Звонок. Я проснулся и почувствовал во рту кислый привкус утра. За окном тлела осень, холодный ранний ветер пробирал тело. Я натянул одеяло и взял телефон: смс от сестры.

«В! Сегодня до обеда тебя объявят бесполезным. Пожалуйста, докажи, что всё это время ты не прозябал, а занимался важным делом. Боюсь за тебя».

Я вскочил с кровати и начал сновать по комнате. Твою ж налево! Вскоре заявятся сотрудники правоохранительных органов и опечатают всё, включая меня. Они сделают это, потому что государство в наши дни мнит себя мегарегулятором, властным решать — будет ли жить человек или нет.

Раздался стук. Вот те на! С момента сообщения прошло не более пяти минут, а они уже здесь.

— В — спросил мужчина, в чёрном костюме и чёрном галстуке.
— На каком основании…
— В., — сказал он, взглядом сравнив моё лицо с фотографией на документе.

Он молча вошёл внутрь. Вслед за ним вторгся громила в бронежилете и с автоматом в руках.

— В., вынужден вам сообщить, что вы попали в поле зрения…

Стандартная, заученная речь, которую он неоднократно произносил таким же неугодным. Когда прокурор кончил, я кивнул.

— Вы имеете право позавтракать и одеться. За это время мы оценим и опечатаем ваше имущество. Затем отправимся в Верховный суд.
— Я уволился и весь месяц искал новую работу. Не понимаю, почему меня сочли бесполезным — в стране кризис, устроиться быстро невозможно.
— Это вы в суде будете объяснять.

Ухмыльнувшись, я пошёл на кухню и приготовил хлопья. Право… Он сказал, что я имею ПРАВО. Если бы не эта шутка, то утро совсем бы не задалось.

В правовом поле страны происходят страшные процессы. Случившаяся сейчас ситуация являет собою пример губительного абсурда, что переврал право, превратив его из инструмента справедливости в способ наказания невинных людей. В данный момент, к сожалению, я могу лишь повиноваться их указаниям, иначе будет хуже…

Меня вывели из квартиры. На улице серела действительность; блеклые бетонные пятиэтажки изнемогали от собственной ветхости; дул студёный ветер, вихрились истлевшие жёлтые листья. Я наступил на дерьмо, но, когда поднял подошву, понял, что мне показалось: я просто вышел во двор.

Довезли быстро. Ничего не объяснив, прокурор оставил меня на скамье возле входа в зал суда и велел ждать.

— В!

Я обернулся и увидел мою младшую сестру. В строгом чёрном костюме она шла по узкому коридору.

— Как ты — спросила она.
— Всё было нормально, пока не заявились они.

К. вздохнула.

— Но всё же уладится, так Ты ведь докажешь в суде, что не бесполезен
— Думаю… — я почесал затылок. — Впрочем, не знаю. Не хочу тебе врать: такие дела выиграть сложно.

К. опешила. Она молчала, не зная, что сказать.

— Но… но ведь бывали случаи, когда людям давали квоту на ещё год жизни, хотя их и подозревали в необоснованной лени.
— Им везло: прокуроры, не согласные с концепцией неоправа, осторожно проигрывали процессы, чтобы спасать невинных. Это большая редкость.

К. схватилась за голову.

— Боже… неужели у тебя нет шансов

Я промолчал. К. взяла меня за руку.

— Если надо, я заявлю в суде, что ты пытался…
— Не стоит, — прервал её я, убрав свою руку. Она явно рисковала: нас могли заметить. — Секретарю судебного заседания нельзя вмешиваться в процесс. Тем более, тебя могут заподозрить в потворстве, и в таком случае мы оба уйдём на дно.

К. хотела было что-то сказать, но в коридоре появились два чиновника, и она ушла, избегая лишних вопросов. Я вновь сел на скамью и поневоле стал свидетелем служебного разговора.

— Ты справку сделал — спросил первый чиновник.
— Да, по форме 1а, — ответил второй, достав из чёрного дипломата чистый лист.
— По форме 1а Точно
— Да.
— Нужно было по форме 1.
— Вообще, мне сказали по форме 1а. Но между формой 1а и формой 1 нет никаких отличий: в обоих случаях это просто белый лист.
— НУЖНО ПО ФОРМЕ 1, — запротестовал первый. — Иначе её не примут!
— Но как они поймут
— Ты же так и скажешь!

Первый, явно раздраженный ошибкой коллеги, широким шагом ретировался из коридора. Второй неуверенно поплёлся за ним.

В этот момент рядом со мной посадили девушку. Облокотившись на спинку деревянной скамьи, она посмотрела вслед уходящему прокурору и тяжело вздохнула. В глаза мне бросились её растрёпанные чёрные волосы и выпачканный в красках джинсовый комбинезон.

— Вас-то за что — спросил я.

Она перевела взгляд на меня и затем уставилась в пол.

— По делу, — ответила незнакомка.
— То есть не за безделье
— О, отнюдь, — она упёрлась локтями в колени и уткнулась подбородком в ладони. — Я была занята как до, так и после объявления Государственной программы по повышению продуктивности населения. Сначала писала книги — меня привлекли к ответственности за оскорбление чувств религиозных меньшинств. Затем занималась музыкой — мои песни объявили расистскими. Потом писала картины — мне выдвинули обвинение в пропаганде… думаю, вы поняли. Вот за последнее и будут сейчас судить.
— Да уж, — сказал я, потупив взгляд. — Понял.
— А вас
— За якобы бесполезность. Однако в действительности я не бездельничал, а после увольнения весь месяц искал работу.
— А кем вы работали
— Прокурором.

Девушка кашлянула в кулак.

— И почему же вы уволились
— Примерно в то же время государство реформировало правовую систему, внедрив так называемое «неоправо». Неоправо, в отличие от обычного права, базируется на неозаконах, которые не имеют чёткого содержания и не связаны с обычными законами. В неозаконах нет статей, есть просто собирательное название, например, «о бесполезности человека». В судах побеждает наиболее убедительный участник процесса — и зачастую это обвинение, ибо прокуроры в силу своей профессии умеют жонглировать информацией, в то время как несчастный обвиняемый просто не знает, как защищаться. Адвокаты здесь тоже не особо помощники, ибо половина из них государственные, а половина, может, и хорошие юристы, но не искусные ораторы.
— Государство теперь осуждает за всё что угодно и когда угодно…
— Именно так. Я лично посадил паренька за обычную картинку на телефоне. С тех пор… — я замолчал: было сложно говорить об этом. Тот печальный день навсегда врезался в мою память вместе со слезами пацана. — С тех пор обратного пути назад нет.

Я услышал цоканье каблуков и обернулся: семенила сестра.

— В., — она взяла короткую паузу, сделав вдох, — я тут переговорила с одним юристом, он посоветовал попросить о «принудительных работах». Это буквально вчерашнее нововведение, согласно которому бесполезных либо испепеляют, либо ссылают добывать металл на север. Жизнь там, конечно, тяжёлая, но это всё же лучше, чем быть уничтоженным.

Я промолчал.

— Подумай, у тебя мало времени, скоро начнётся заседание.

Я хотел обнять К., но удержался. Она так борется за меня, хотя, казалось бы, уже всё кончено.

— Спасибо… сестрёнка, — последнее слово я прошептал.
— Тебе спасибо, — прошептала она. Её глаза заблестели.

К. вошла в зал. Я помнил её четырнадцатилетней девочкой, которую в свои двадцать мне пришлось содержать, ибо после того, как грабитель убил наших родителей, мы остались одни. Она выросла, поступила на юриста — и вот уже секретарь Верховного суда по правам человека.

Вскоре нас завели. Начался первый процесс. Судья восседал за огромным, вытесанным из красного дуба столом, что возвышался над залом. Справа от него, ниже, стоял секретарь.

Я думал — попросить о ссылке или вступить в спор и попытаться выхлопать квоту на ещё один год жизни. Риски высоки, это игра с нулевой суммой.

Тем временем девушка, доверившись местному адвокату, теряла надежду. Прокурор атаковал хитросплетенными фактами и доказательствами, против которых ни она, ни, казалось бы, опытный защитник, не могли найти оправдание.

— Е., всё указывает на то, что вы обвиняетесь в пропаганде…
— Ваша честь, протестую! — сказал адвокат. — Е. не занималась пропагандой… потому что она не занималась пропагандой…
— Протестую! — воскликнул прокурор. — Аргументы защиты не имеют доказательной базы, ибо они зиждутся на отсутствии доказательств.
— Протест обвинения принят! — громоподобно объявил судья.

После ещё одной тирады прокурора всё окончательно прояснилось, и судья задал вопрос обвиняемой:

— Е., вы признаётесь в том, что занимались пропагандой..

В отчаянии она посмотрела на адвоката, однако тот даже не двигался.

— Нет, — заплакав, сказала она.— Я просто писала, рисовала и сочиняла музыку!

Судья удалился для принятия окончательного решения. Через минуту он вернулся и объявил Е. виновной. Ей назначали пять лет колонии строгого режима.

Я тяжело вздохнул. Е. проиграла дело, потому что пыталась взывать к разуму. Мне кажется, если я применю иную стратегию, у меня появится шанс, но кто его знает: законы меняются едва ли не во время процесса…

— Вызывается подсудимый В., — дрожащим голосом объявил секретарь.

Я вышел в центр и встал около стола.

— Вы выбираете адвоката — спросила К.

Мне предложили адвоката лишь сейчас…

— Нет.

Сестра на секунду замерла, после чего, взяв себя в руки, записала в протокол мои слова.

Начался процесс. Прокурор во всеуслышание заявлял, что я бесполезен. Он сыпал сотканными из нитей бессмыслицы доказательствами, что якобы изобличали меня. К таковым относились, например, отсутствие заработка, моя природная лень, наивное бунтарство против сложившегося порядка. Я решил бить их же картой.

— …Таким образом, ваша честь, В. виновен.
— Протестую! — воскликнул я. — Вы обвиняете меня в безделье, но позвольте спросить — что такое «деятельность»
— Вы отклоняетесь, — сказал прокурор.
— Если вы не можете объяснить суть своего обвинения, значит, оно выдумано.
— Оно не выдумано! — Прокурор, оскалившись, упёрся руками в стол. — Деятельность — это перечень действий, направленных на достижение результата.
— А что такое действие
— Странность какая! Действие — это движение.
— Ну, я же двигаюсь с целью получить результат в виде перемещения, — сказал я. — В чём же вы меня тогда обвиняете
— Я имел в виду не просто цель, а пользу.
— Разве перемещения бесполезны
— Смотря какие! Ваши вот — бесполезны.
— Почему же
— Потому что польза — это итог, продукт, который помогает вам или обществу.
— И как вы понимаете, что такой продукт помогает — пожав плечами, спросил я.
— Очень просто: он полезен!
— Тогда, получается, что польза — это польза! — воскликнул я. — И раз уж мы не можем определить пользу, мы не можем понять, какие движения полезны, а какие — нет. Следовательно, мы в принципе не можем доказать, что что-либо бесполезно, и, раз уж на то пошло, мы также не можем обвинять кого-либо в безделье, ибо безделье — отсутствие действия, направленного на извлечение пользы из самого себя. Кроме того, безделье в вашем понимании вовсе не возможно, так как невозможно не совершать действий.
— Протестую! — крикнул прокурор. — Обвиняемый использует софистику!
— Протестую! — воскликнул я в ответ. — Прокурор не может сформулировать обвинение.

Судья задумался. К., разинув рот, бездвижно сидела. Сестра явно не ожидала, что я буду защищаться подобным способом.

— Протест защиты принят! — объявил судья. — Действительно, господин прокурор, непонятно, в чём провинился обвиняемый.

Прокурор, сглотнув слюну, поправил галстук.

— Дело в том, — продолжил я, — что, помимо неспособности прокурора выдвинуть и доказать обвинение, есть ещё более важная проблема, — я повернулся в сторону слушателей, затем посмотрел на судью, — прокурора, возможно, не существует.

Толпа ахнула. К. выронила ручку. Судья, нахмурившись, наклонился.

— Поясните, — сказал судья.

Я посмотрел на прокурора.

— Господин прокурор, недавно вы сказали: «Я». Но с чего вы взяли, что вы — это вы
— Протестую! — крикнул прокурор. — Защита отклонилась от сути.
— Если обвинение не в силах доказать своё наличие, его попросту нет! — протестовал я в ответ.
— Протест защиты принят!

Блюститель правопорядка опешил.

— Ну… а кем мне ещё быть
— Вы ответили вопросом на вопрос.
— Я не могу быть кем-то, кроме меня.
— Откуда такая уверенность Не исключено, что вас вовсе нет.
— Как нет Вот он я, есть!
— Вы С чего вы взяли, что вы — это вы
— А с чего вы взяли, что вы — это вы
— Вы так и не доказали своё наличие, господин прокурор, я вправе не отвечать на поставленный вопрос.
— Как не доказал Я же здесь! Меня все видят.
— С чего нам верить, что это вы
— Следуя вашей логике, собственное существование доказать невозможно.
— Причём здесь моя логика Я задал вам конкретный вопрос, на который вы не ответили.
— На него нельзя ответить!
— Значит, вы признаёте, что не можете доказать своё наличие. — Я повернулся к судье. — Ваша честь, обвинение бездоказательно, существование прокурора под сомнением, так как тоже не было доказано.

Воцарилась тишина. Красный от ярости прокурор ерзал на месте, не зная, что сказать. Судья, не долго думая, решил удалиться для принятия решения…

***

— В., как

Сестра, кончив работу, приехала ко мне домой и с порога бросилась в объятия. Я уткнулся ей в плечо, едва сдерживая слёзы.

— Я просто чувствовал твою поддержку и жгучее желание жить.

Мы стояли в объятиях. В тот момент я наконец осознал, в чём заключался мой истинный долг.

— И что ты теперь будешь делать

Я отошёл к окну и посмотрел во двор. Из подъезда вышел молодой парень в сопровождении двух стражей порядка, один из которых нёс ноутбук. Они быстро усадили его в хлебовозку и уехали.

— Подамся в адвокаты, буду помогать таким же несчастным, — ответил я. — Ещё не поздно уберечь нас от падения в пучину абсурда, надо лишь стойко проливать на происходящее яркий свет здравого смысла.

© Большой Проигрыватель