«На войне всё просто, но самое простое в высшей степени сложно» © Клаузевиц
Вонь. Кровь. Мрак боли и вспышки предсмертной истерии. Стоны, крики, мат. Воспаленные глаза и жесткая щетина на щеках.
Все это мир военного врача.
Не хочется думать, двигаться. Все мечты собраны в одну точку — сон. Спокойный, глубокий сон, длинною в семь часов на каждый глаз. Что бы на утро, с чашкой кофе, почесывая зад, медленно просыпаться пялясь бессмысленно в окно на просыпающийся город.
Вместо кофе, «аромат» пораженных инфекциями ран. Вместо взгляда в окно — судорожная работа уставшего ума при взгляде на сломанную взрывной волной грудную клетку бойца, прикидки сколько эта «грелка» протянет при транспортировке.
Антисептик Спирт. Обезболивающее Спирт. Анестезия Спирт.
Хуже ада. Убежать бы, зажав голову ладонями, крича во весь дух от смрада и страха. Но, вот хренушки! Ваш выход, доктор.
Зачерпывая, будто многопудовыми ботинками, воздух, сгорбленный словно старик, шлепает сонный хирург в помывочную.
Кусок хозяйственного мыла, спиртом ополоснем, на всякий пожарный, вдруг разрыв перчатки.
Маска, шапка, тесемки халата трещат, заплетаясь в узел. Холодная резина перчатки облегает длань.
— Начнем. — Хриплым голосом командует Сам, собранный и жесткий.
На столе, укрытое простынкой тщедушное тело подростка. Простыня, в застиранных бурых пятнах, покрывается новыми, свежими.
Скальпель тускло мерцает в свете керосинки. Руки хирурга творят чудо.
— Зашивайте. — Тусклым голосом ассистенту.
Вмиг постаревший, осунувшийся уходит.
Вой тяжелых снарядов, оглушительный треск пулеметных очередей, осколки кирпича — хуже шрапнели — разрывают кожу.
Гортанные крики врагов, разухабистая брань своих смешиваются в страшную мелодию смерти — бой идет на одной улице.
Сквозь дым, гарь и осколки надо идти, но сил встать нет. Нет сил подбросить тело для рывка — страшно. Волосы становятся дыбом, рот кривится в крике животного ужаса.
Граната — раз, граната — два, рывок. На колено — очередь, рывок — очередь, рывок….
Тело становится ватным и оседает против воли. Жуткая, опоясывающая боль. Мокрый теплый кирпич жмется к щеке. Ни крикнуть, нет сил даже повернуться на спину.
С каждым вздохом боль ощущается все сильнее. С каждым вздохом битый кирпич под бойцом намокает сильнее.
Громкое «ура» удаляется все дальше — свои выдавили с улицы врага.
Шорох над головой, сыплется песок и мелкий камушек на каску, барабанит по прикладу автомата.
А сил нет взглянуть — кто там, да, и спросить сил нет.
Женские руки шарят по шинели, расстегивая пуговицы. Женские ладошки срывают подсумки, умело раскрепляя застежки.
Жаркий шепот, бессмысленность слов ободрения.
Волокуша под бок, волны боли при перекатывании и поехали.
Сгорбленный хирург, с внимательными серыми глазами смотрит на тщедушное тельце подростка под простыней.
— Пулевое в живот.
В мае еще холодно. Ветер треплет полы плащей, рвет ленты на венках.
Почти дежурные фразы про войну, про долг, про память. Молодежь, старается в глазах стариков прочесть ужас от той войны, но натыкается на спокойное осознание собственной силы и скорби о павших.
Почти прямой, не очень старый, прихрамывающий старик, окруженный притихшей толпой молодежи, кладет на могилу венок.
Ветер неутомимо рвет черную ленту с золотыми буквами — Врачу.
Старик замирает на пару минут, затем не обращаясь к кому-то конкретно, произносит.
— После ранения я оказался в тылу. Окончил школу и поступил в медицинский. Что бы помогать, как он помогал.
© БеSпалева
