То, что театр начинается с уборной, понимаешь и в случае с российской (возможно, так же обстоит дело и в соседних государствах) медициной. С психиатрией в частности.

Я представлял, что психиатрия — это «Валя, Валентина, что с тобой теперь Белая палата, Крашеная дверь». Психотерапия и грамотно подобранные лекарственные препараты. Койки, палаты, обед по расписанию, влажная уборка, телевизор в общей комнате, книжный шкаф и пианино.

Все, как у кена кизи в его кукушачьем гнезде.

Отчасти, так оно и есть. В смысле, есть и групповые занятия, и арт-терапия, и столовка, и уборка, и теннисный стол. И парк с деревьями, детской площадкой и скамейками. За высокой железной оградой. И корпуса с решетками на окнах.

Но знаете, что происходит между осмотром или посещением врача, обедами и сном

Жизнь. Среди людей. Вот что происходит. Потому что, если ты не готов платить три тысячи в сутки, чтобы иметь отдельную палату, ты находишься в палате с другими людьми. Чужими, посторонними, пришедшими сюда за психологической помощью — сами или по настоянию родных.

Потому что вы живете, работаете, общаетесь, с вами случается все то же самое, что с миллионами других людей, но однажды вечером мир внезапно становится таким невероятно, пугающе, пиздец каким огромным и пустым (или не пустым, что еще ужаснее), что вы забиваетесь в угол где-нибудь между спальней и гостиной, за шкафом, и мочитесь (и не только) прямо в штаны от раздирающего вас изнутри ужаса бытия, а потом набираете мертвеющими холодными пальцами номер скорой и орете задыхающимся седым голосом: приезжайте, срочно, и заберите меня в дурдом или тюрьму, иначе я умру от страха или сделаю что-нибудь с собой.

Разные люди по-разному болеют одними и теми же болезнями. Кто-то тихонько простыл, тихонько и выздоровел, почихав в кулак. Кто-то будет бегать с выпученными глазами, демонстративно брызгать на всех слюной и сообщать каждому приватно, что, вероятно, это коклюш. Или ветрянка. Или птичий грипп. Но, в общем, скоро всем хана.

Психуют люди тоже по-разному. Тревожатся, депрессуют. Одно важно: лучше никто не становится. Ни один. Напротив, в обществе чужих людей, которым ты ничего не должен, плохое, дрянное, индивидуальное проявляется четче, быстрее, больнее.

Ее зовут даша. Ей двадцать шесть лет. Она не может сидеть на месте ни минуты. Мечется по отделению, по комнате. Просит у всех еду. Потому что во время обеда официального не может заставить себя есть. Ест плохо, неохотно, с трудом впихивает в себя несколько ложек каши. Потом ходит голодная и просит, просит. Плечи опущены, одежда висит. Стоит в стороне. Но с теми, кто добр, общается. Заглядывает, приближая лицо, в глаза и что-нибудь быстро спрашивает. Или делится чем-то. Тем, что важно для нее. Что мучает ее непрерывно. Например, обижали ли вас в школе. Потому что ее обижали. Потому что она, наверное, плохая. Но она будет, будет лучше. И поправится. Только бы приехала мама. Только бы не заругала ее.

В палате с ней лежат три взрослые тетки. Богомолка в черном, серая злая мышь с поджатыми губами и кокетливая баскетболистка с вечным смоуки айс. Они злятся на нее за то, что она мешает им спать. Болеть. Выздоравливать. Она ходит в одной майке. Не следит за собой. Постель ее смята и полна крошек. Они обзывают ее и гонят из палаты. Они говорят ей: если будешь так себя вести, мы привяжем тебя к кровати. Тогда она садится между кроватью и стеной и там тихонько боится.

Медсестры не любят дашу. «Чертова сволочуга» снова мешала им спокойно нести вахту. Пришлось ее выскрести из угла и отправить спать в пустую палату. Швырнуть на голую кровать с матрасом и дать тонкую куцую тряпку вместо одеяла. Чай, не замерзнет. А если что, так и поделом психической.

Их трудно винить за то, что они злы и плохо делают свою работу. Или недостаточно человечны. Их зарплата колеблется в промежутке от 6 до 12 тысяч рублей. За эти деньги они убирают, моют, ставят капельницы, присматривают за больными.

Мы, говорят, потому что относимся не к медицине, а к науке. Потому что нии психиатрии.

Я сегодня проезжал мимо зарядья. Сорок минут мы съезжали с моста, чтобы проехать под мостом. Сорок минут, карл! Расстояние в сто метров. Потому что в связи с реконструкцией убрали несколько полос дороги, сделав зато огромные плиточные тротуарищи. А еще на расстоянии в двадцать шагов друг от друга поставили три (!) светофора с тремя зебрами, работающие несинхронно. То есть, пока ты проезжаешь первый светофор, второй уже отсчитывает 10, 9… а третий горит красным. В итоге поток машин, вынужденных съезжать с трех полос моста и перестраиваться в одну, идущую под мост, движется… нет, не движется. Стоит мертво. И в это самое время можно любоваться: а. Красной площадью, б. Москва-рекой, в. Огрызком моста семирамиды, возведенным над б. Москва-рекой.

А потом я проезжал мимо огромного владимира с крестом на боровицкой площади и поражался неубиваемой страсти местных вождей к увековечиванию своего гигантского эго. Одному шпиль подавай над мидом, другому — князя в полный драконий рост.

Думал я о миллиардах рублей (народных, ебаный карл!), которые некая кучка вельмож по собственному усмотрению распределяет между объектами архитектуры, благоустройством города (одного города), плитками, дворцами, тоннелями, реновациями, прочими дорогостоящими хуяциями, размахивая лозунгами «все для народа!» В то время как рядовая медсестра в известном в москве и вне ее пределов отделении нии психиатрии получает из года в год хорошо если червончик в месяц. При стоимости коммуналки в 2-3-5 т.рэ, проездном в 1700 рэ на 60 поездок и дорожающих ежемесячно продуктах.

Кому, спрашивается, дело до какой-то там даши, которая не умеет вовремя постирать свои трусы, но при этом удивительно искренне смеется и хочет только одного — не быть виноватой и чтобы ее хоть немножко любили.

Раньше, когда я читал про «умом россию не понять…», я почему-то связывал это с многогранной, непредсказуемой и великой «русской душой». Теперь все чаще, оглядываясь по сторонам, я вижу торчащий отовсюду мультинациональный долбоебизм, болезненные имперские амбиции и выпуклую бессовестную жадность, когда одним достается все и всегда, а другим ничего и никогда. И мне жутко, карл, стыдно и неловко, что все это происходит с людьми, которые устраивают крестные ходы против показа художественных фильмов про святого царя, хотя, кажется, именно поэтому и происходит. Что тем более странно, потому что в каждой почти российской квартире есть сотовый телефон, интернет, хотя бы одна пара глаз и хотя бы пара половинок мозга, чтобы смотреть по сторонам, а не пялиться в малахова, галкина и соловьева, и умнеть, что ли, становиться грамотнее, ширее, культурнее, взрослее…

А березки эти «русские» в зарядье… выглядят нелепо, как грибки крашеные на детской площадке, воткнутые в песочницу. И мы все так выглядим на фоне этих берез (зачеркнуто) грибков. #копипаста #луркопаб #lm