Что надо знать о словаре Даля.

1. Словарь Даля — легенда

Словарь Даля играет совершенно особую роль в русской культуре, куда боль­шую, чем роль других монументальных лексикографических проектов XIX века в соответствующих культурах — «Словарь французского языка» Литтре или «Немецкий словарь» братьев Гримм. Мало того, что словарь Даля стал необы­чайно важным текстом сам по себе — национальным сокровищем, источником истинно народного слова для поколений русских людей; вокруг него выросла собственная мифология.
С детства советский читатель узнавал, как юный офицер Даль начал собирать словарь, услышав от ямщика необычное слово замолаживает. (В свою оче­редь, рядом с этой историей появился ёрнический анекдот: «Замолаживает, — повторил ямщик и добавил: — надо бы потолопиться, балин. Холошо бы до ве­чела доблаться. Но-о-о!») Сюжет включал в себя дружбу автора с Пушкиным (поэт называл свой сюртук «выползиной», услышав от доктора Даля это народ­ное название сброшенной змеиной шкуры, а потом Даль свято хранил проби­тую пулей «выползину» друга). Конечно, нельзя было забыть и про горячий патриотизм Даля (сын датчанина подчеркивал свою любовь к России, стре­мился заменить иностранные слова неологизмами и принял перед смертью православие).

2. Каждое слово в названии словаря неслучайно.

Словарь Даля с самого начала был полемическим предприятием — автор противопоставлял его словарям, которые готовились учеными Российской академии (с 1841 года — Академии наук). В знаменитом названии «Толковый словарь живого великорусского языка» читается боевая программа, отчасти расшифрованная самим автором в предисловии.
Автор задумал:
а) словарь толковый, то есть «объясняющий и растолковывающий» слова на конкрет­ных примерах (зачастую удачный пример подменяет элемент толкования). «Сухим и никому не нужным» определениям академического словаря, которые «тем мудренее, чем предмет проще», Даль противопоставил описания тезау­русного типа: вместо определения слова «стол» он перечисляет составные части стола, типы столов и т. д.;
б) словарь языка «живого», без лексики, свойственной только церковным книгам (в отличие от словаря Академии, который, в соответствии с установ­ками адмирала Шишкова, назывался «Словарь церковнославянского и русского языка»), с осторожным использованием заимствованных и калькированных слов, но зато с активным привлечением диалектного материала;
в) словарь языка «великорусского», то есть не претендующий на охват украин­ского и белорусского материала (хотя, под видом «южных» и «западных» диа­лектных слов, в словарь вошло немало и с этих территорий). Наречия «Малой и Белой Руси» Даль расценивал как нечто «совсем чужое» и непонятное носителям собственно русского языка.
По замыслу словарь Даля — не только и не столько литературный («мертвые» книжные слова составитель недолюбливал), но и диалектный, причем не опи­сывающий какое-то локальное наречие или группу диалектов, а охватывающий самые разные говоры языка, распространенного на огромной территории. При этом Даль, хотя и был этнографом, много путешествовал и интересовался разными аспектами русской жизни, не ездил специально в диалектологи­ческие экспедиции, не разрабатывал анкет и не записывал целых текстов. Он общался с людьми проездом по другим делам (так было записано легендарное замола­живает) или слушал в крупных городах речь приезжих (так были собраны по­следние четыре слова словаря, по поручению умирающего Даля записанные у прислуги).
Небезызвестную и в наше время методику сбора материала — «за зачет» — описывает в своих мемуарах Петр Боборыкин:
«…ходили к нему учителя гимназии. Через одного из них, Л-на, учителя грамматики, он добывал от гимназистов всевозможные поговорки и прибаутки из разночинских сфер. Кто доставлял Л-ну известное число новых присловий и поговорок, тому он ставил пять из грамматики. Так, по крайней мере, говорили и в городе Новгороде, и в гимназии».

3. Даль соcтавил словарь в одиночку.

Пожалуй, самое впечатляющее в истории создания словаря — то, как его автор, при этом не профессиональный лингвист, собрал материал и написал все ста­тьи в одиноч­ку. Большие авторитетные словари делали и делают самостоя­тельно не только в XIX веке, в эпоху универсальных талантов, но и во времена, более к нам близ­кие, — вспомним «Словарь русского языка» Ожегова, «Этимологический словарь русского языка» Фасмера или «Грамматический словарь русского языка» Зализняка. Такие словари, пожалуй, даже более целостны и более удачны, чем громоздкие продукты многоголовых коллек­тивов, у которых проект не ограничен сроками человеческой жизни, никто никуда не торопится, постоянно меняется замысел, кто-то работает лучше, кто-то хуже, и все — по-разному.
Некоторыми внешними источниками, в том числе собранными Академией, Даль все же пользовался (вспомним, как учитель гимназии записывал для него «присловья и прибаутки»), хотя и постоянно жаловался на их ненадежность, старался каждое слово перепроверить, а не перепроверенные помечал знаком вопроса. Тяжесть огромной работы по сбору, подготовке к печати и корректуре материала постоянно вызывала у него прорывающиеся на страницы словаря сетования (см. ниже).
Однако собранный им материал оказался в целом достоверным, достаточно полным и необходимым для современного исследователя; это свидетельство того, какими острыми были его языковой слух и чутье — при всем недостатке научных сведений.

4. Как главное дело Даля словарь был оценен только после его смерти.

Даль поздно стал известен как лексикограф: в прозе он дебютировал еще в 1830 году, а первый выпуск первого тома «Толкового словаря живого великорусского языка» вышел только в 1861-м.
Несмотря на премию, которой был удостоен далевский словарь при его жизни, и обширную полемику в печати, современники, судя по мемуарам, нередко воспринимали интерес к языку и составление русского лексикона лишь как одно из разносторонних далевских талантов и чудачеств. На виду были другие, раньше проявившиеся аспекты его яркой личности — литератор, автор попу­лярных сказок и рассказов из народной жизни под псевдонимом Казак Луган­ский, военный врач, инженер, общественный деятель, эксцентрик, искушен­ный этнограф. В 1847 году Белинский писал с горячей похвалой:
«…из его сочинений видно, что он на Руси человек бывалый; воспо­минания и рассказы его относятся и к западу и к востоку, и к северу и к югу, и к границам и к центру России; изо всех наших писателей, не исключая и Гоголя, он особенное внимание обращает на простой народ, и видно, что он долго и с участием изучал его, знает его быт до малейших подробностей, знает, чем владимирский крестьянин отличается от тверского, и в отношении к оттенкам нравов, и в отно­шении к способам жизни и промыслам».
Вот тут бы Белинскому и сказать о языке далевской прозы, о народных словечках — но нет.
Даль, безусловно, входил в галерею «русских чудаков», «оригиналов» XIX сто­летия, увлекавшихся разными необычными и непрактичными вещами. Среди них были спиритизм (Даль завел «медиумический кружок») и гомеопатия, которую Даль сначала пылко критиковал, а потом сделался ее апологетом. В узком кружке коллег-врачей, который собирался у Даля в Нижнем Новго­роде, разговаривали по-латыни и играли в шахматы вчетвером. По словам коллеги-хирурга Николая Пирогова, Даль «имел редкое свойство подражания голосу, жестам, мине других лиц; он с необыкновенным спокойствием и самою серьезною миною передавал самые комические сцены, подражал звукам (жужжанию мухи, комара и проч.) до невероятия верно», а также виртуозно играл на органчике (губной гармошке). В этом он напоминал князя Владимира Одоевского — тоже прозаик, одобренный Пушкиным, тоже сказки, тоже музыка, спиритизм и эликсиры.
Что главное дело Даля — словарь, заметили, по сути, уже после его смерти. Так, в 1877 году в «Дневнике писателя» Достоевский, обсуждая значения слов, употребляет в почти нарицательном смысле сочетание «будущий Даль». В следующую эпоху это понимание станет общепризнанным.

5. Даль считал, что грамота опасна для крестьян.

Большой резонанс у современников вызывала общественная позиция Даля: в эпоху великих реформ он видел опасность в том, чтобы учить крестьян грамоте — без иных мер «нравственного и умственного развития» и реального приобщения к культуре.
«…Грамотность по себе не есть просвещение, а только средство к дости­жению его; если же она употреблена бу­дет не на это, а на другое дело, то она вредна. <…> Позвольте человеку высказать убеждение свое, не стесняясь воз­гласами, ревнители просвещения, хотя во уважение того, что у это­го человека под рукою 37 тыс. крестьян в девяти уездах и девять же сельских училищ. <…> Умственное и нравственное образо­вание может достиг­нуть значительной степени без грамоты; напротив, грамота, без всякого умственного и нравственного образования и при самых негодных примерах, почти всегда доводит до худа. Сделав чело­века грамотным, вы возбудили в нем потребности, коих не удовлетво­ряете ничем, а покидаете его на распутье. <…>
Что вы мне ответите на это, если я вам докажу именными списка­ми, что из числа 500 чел., обучавшихся в 10 лет в девяти сельских учили­щах, 200 человек сделались известными негодяями»
Владимир Даль. «Заметка о грамотности» (1858)
Об этой идее Даля упоминает множество публицистов и литераторов эпохи. Демократ Некрасов иронически писал: «На грамотность не без искусства / Накинулся почтенный Даль — / И обнаружил много чувства, / И благородство, и мораль», а мстительный Щедрин по своему обыкновению припоминал это неодно­кратно, например: «…Даль в оное время отстаивал право русского мужи­ка на безграмотность, на том основании, что научите, дескать, слесаря грамоте, он сейчас же начнет ключи к чужим шкатулкам подделывать». Спустя годы философ Константин Леонтьев с сочувствием вспоминал антипедагогический пафос Даля в статье с красноречивым названием «Чем и как либерализм наш вреден», где жаловался на либералов, отвечающих «смехом или молчанием» «человеку прямому или не боящемуся самобытной мысли».
Прижизненная репутация мракобеса замечательна и своим широким распро­странением, и тем, как она быстро забылась — уже на рубеже веков, не говоря про советское время, Даль воспринимался как просветитель и народник.

6. Слово «руский» Даль писал с одним «с»

Полное название словаря Даля достаточно широко известно, а многие вспом­нят и то, что по старой орфографии слова «живаго великорусскаго» пишутся через «а». Но мало кто замечает, что второе из этих слов Даль писал на самом деле через одно «с». Да, собиратель русского слова настаивал на том, что оно именно «руское». В самом словаре приведено такое объяснение:
«Встарь писали Правда Руская; только Польша прозвала нас Россией, россиянами, российскими, по правописанию латинскому, а мы пере­няли это, перенесли в кирилицу свою и пишем русский!»
Историко-лингвистические суждения Даля часто неверны: конечно, название Россия — исторически не польское и не латинское, а греческое, да и в древне­русском слово рус-ьск-ий, со вторым «с» в суффиксе, вполне было. Двойных согласных Даль не жаловал и в целом (как мы видим по слову кирилица).
Лишь в начале XX века лингвист Иван Бодуэн де Куртенэ, готовивший третье издание словаря, ввел в текст нормативное написание (с двумя «с»).

7. В словаре Даля действительно есть выдуман­ные им слова, но очень мало.

Среди массовых представлений о словаре Даля есть и такое: Даль всё (или мно­гое) придумал, сочинил, люди так на самом деле не говорят. Оно довольно рас­пространено, вспомним хотя бы яркий эпизод из «Моего века…» Мариенгофа:
«В библиотеке у отца, конечно, был и толковый словарь Даля. Этой кни­ге, по-моему, цены нет. Какое богатство словесное! Какие поговорки! Пословицы! Присказки и загадки! Разумеется, они примерно на одну треть придуманы Далем. Но что из того Ничего. Важно, что хорошо придуманы. Этот толковый словарь в переплете, тисненном золотом, являлся не просто любимой книгой Настеньки, а каким-то ее сокро­вищем. Она держала его у себя под подушкой. Читала и перечитывала каждодневно. Как старовер Библию. От него, от Даля, и пошла эта Настина чудная русская речь. А когда она впервые приехала в Пензу прямо из своей саранской деревни Черные Бугры, ничего такого и в помине не было — говорила Настенька обычно, серовато, как все».
В «Докторе Живаго» Пастернака есть не столь восторженное выражение той же мысли: «Это своего рода новый Даль, такой же выдуманный, лингвистическая графомания словесного недержания».
Много ли на самом деле придумал Даль Все ли в его словаре «живое велико­русское» Конечно, есть в словаре и книжные неологизмы, причем совсем свежие: например, выражение в мартобре, как «говорят в память Гоголю», и слово декабрист, как «называли бывших государственных преступников». А что же сочинил сам лексикограф
Этнографическое отделение Русского географического общества, награждая словарь Даля Золотой Константиновской медалью, попросило составителя вносить в словарь слова «с оговоркою, где и как они были сообщены соста­вителю», чтобы избежать нарекания, «что он помещает в словарь народного языка слова и речи противные его духу, и следовательно, по-видимому, вымышленные». Отвечая на это замечание (в статье «Ответ на приговор», напечатанной в первом томе словаря) Даль признался, что изредка вводит в словарь слова, «не бывшие доселе в употреблении», например ловкосилие, в качестве толкования-замены для иностранных слов (гимнастика). Но ставит их не в качестве самостоятельных статей, а только среди толкований, причем со знаком вопроса, как бы «предлагая» их для обсуждения. Другим схожим приемом было употребление слова, реально существующего в каком-нибудь диалекте для толкования иностранного (например, живуля — автомат), «в таком значении, в каком оно, может быть, досель не принима­лось» (то есть придумывается новое значение для реально существующего слова — так называемый семантический неологизм). Оправдывая включение в словарь многообразных необычно звучащих отглагольных имен (посабли­ванье, пособ­ленье, пособ и пособка), Даль ссылался на то, что они образуются «по живому составу нашего языка» и что ему не на что сослаться, как только на «русское ухо». На этом пути у него был авторитетнейший предшествен­ник — Пушкин, писавший почти так же:
«В журналах осуждали слова: хлоп, молвь и топ как неудачное нововведение. Слова сии коренные русские. „Вышел Бова из шатра прохладиться и услышал в чистом поле людскую молвь и конский топ“ (Сказка о Бове Королевиче). Хлоп употребляется в просторечии вместо хлопание, как шип вместо шипения:
Он шип пустил по-змеиному.
(Древние русские стихотворения)
Не должно мешать свободе нашего богатого и прекрасного языка».
«Евгений Онегин», примечание 31
В целом процент «придуманного» у Даля очень невысок, и исследователи выявляют такие слова без труда: Даль сам указал, к каким типам они относятся.
Большое количество слов, отмеченных Далем, не только подтверждаются современными диалектологическими исследованиями, но и убедительнейше демонстрируют свою реальность через сопоставление с древнерусскими памятниками, в том числе недоступными Далю даже теоретически. Например, в новгородских берестяных грамотах, которые находят с 1951 года (в том числе в древнейших — XI–XIII веков), есть параллели с известными по Далю слова­ми: вкупиться — стать компаньоном в деле, выжля — гончий щенок, доведка — дознание, расследование, лодьба — рыба, порода сига, повоец — женский убор, то же, что повойник, полох — переполох, попред — сначала, почтуха — почет­ный дар, прикинуть — добавить, приосведомиться — осведомиться при случае, присловье — дурная слава, сдеть — снять, способиться — устроить дело, ста­ток — имущество, тула — укромное место, черевная рыба — непотрошеная; а также с фразеологизмами пропасть из глаз, кланяйся деньгам своим (послед­ний нашелся почти дословно в письме XIII века). #Лурк_книжный #луркопаб #arzamas #lm