«Индиго — это моя любимая галлюцинация»: Оливер Сакс об измененных состояниях сознания.

Выдающийся британский нейропсихолог Оливер Сакс, который всю жизнь работает над проблемами восприятия, памяти и сознания, в своей последней книге исследует вопрос, который занимал его всю жизнь — всеобъемлющее и трансцендентное понятие галлюцинации. В частности, в одной из глав он описывает собственные эксперименты с наркотиками в шестидесятых и в своем интервью радио NPR называет интерес к воздействию психоактивных веществ на мозг — одной из причин, по которой он захотел стать ученым.

— В вашей книге The Mind’s Eye в маленькой сноске вы упомянули, что в шестидесятые, в период экспериментирования с большими дозами амфетамина, испытали целый ряд ярких ментальных образов. Теперь вся ваша книга посвящена галлюцинациям, и в ней есть целая глава о галлюциногенных наркотиках, которые вы принимали в молодости. Вы думали, что эта сноска станет книгой, когда написали ее

— Никак нет. Я знал, что у меня будет книга о галлюцинациях, но эта личная глава появилась в рукописи относительно поздно. Затем это будто пробудилось во мне. Я лежал в больнице со сломанным бедром, и мне было очень скучно. И мой друг сказал: «Ты иногда говоришь о 60-х. Можешь рассказать мне больше». Так я начал рассказывать ему истории, а он записал их и принес мне. Так эти истории и попали в книгу.

Я говорю о том, что было в далеком прошлом. Я рассматриваю себя как субъект истории болезни, как я бы рассматривал любого другого. К счастью, я пережил это, и я все еще здесь, чтобы рассказать историю 45 лет спустя.

— Почему вы вообще решили написать о галлюцинациях, вызванных различными заболеваниями, наркотиками, неврологическими отклонениями

— Меня интересовали галлюцинации почти всю мою жизнь. Я приходил в восторг, читая о галлюцинации Мисс Хэвишем, которую видит Пип в «Больших надеждах» Диккенса. Во многих книгах Диккенса поднимается тема преследующих галлюцинаций. И позже, будучи студентом медуниверситета и доктором, я видел галлюцинации всех мастей. Мой брат был шизофреником, он общался со своими галлюцинациями. А это был совершенной иной опыт. Я затрагивал тему галлюцинаций в большинстве своих ранних работ, но я подумал, что пришло время собрать все воедино. Тем более что сейчас у нас есть методы исследования мозга и возможность видеть все, что происходит, когда у людей случаются галлюцинации.

— Вы говорите о функциональной магнитно-резонансной томографии

— Да.

— В начале главы о ваших собственных экспериментах с измененными состояниями сознания вы пишете, что каждая культура открывала химические средства трансцендирования. В определенный момент использование таких веществ закрепляется на уровне магического или священного.

— Я думал о пейотных церемониях у коренных американцев, схожих церемониях в Мексике с семенами «Утренней славы» (это такое растение рода ипомея семейства вьюнковых), а также ритуалах в Центральной Америке с галлюциногенными грибами и обрядах в Южной Америке с айяуаска. Кажется, что в определенный момент это происходит в каждой культуре.

— Вы пишете, что некоторые препараты, например, галлюциногенные наркотики, обещают трансцендентность по требованию. Поэтому вам захотелось поэкспериментировать с ними

— Ну, я думаю, что это одна из причин. Это, наверное, слишком напыщенно. Я думаю, что иногда мне просто хотелось удовольствия. Я хотел увидеть визуально и музыкально расширенный мир. Я хотел знать, каково это. Но я всегда оставался отчасти наблюдателем, также как и участником. Я часто делал заметки, когда был под кайфом.

— А вам не казалось абсурдным вести заметки об этом опыте — ведь он чересчур яркий и всепоглощающий, чтобы его документировать. И делая это, вам приходится выйти из этого опыта, все еще оставаясь в нем

— Да, но я не всегда записывал. Как правило, я делал заметки, если мне становилось страшно во время трипа, тогда мои записи помогали мне выйти из ситуации.

— А когда вы в первый раз попробовали наркотик, вызывающий искажение восприятия

— Мне кажется, это было в 1963 году в Лос-Анджелесе. Я тогда проходил ординатуру по неврологии в UCLA, но все время проводил на пляжах Venice Beach и Muscle Beach. Там была развита культура наркотиков — так же, как и в каньоне Топанга, где я тогда жил. Однажды кто-то предложил мне немного травки. Я сделал две затяжки и почему-то посмотрел на свою руку. Мне показалось, что рука отсоединилась от моего тела, но в то же время становилась все больше и больше до тех пор, пока не превратилась в космическую руку на всю вселенную. Я подумал, что это просто поразительно.

— А что вы сочли наиболее интересным, приятным или тяжелым в тот раз, что заставило вас искать больше подобного опыта

— Меня поразило, что возможны такие изменения восприятия и что они происходят с определенным чувством важности происходящего, бесконечным сверхъестественным чувством. Я убежденный атеист, но когда это произошло, я не мог избавиться от мысли, что должно быть такая она и есть — рука Бога, — или по крайней мере, так ее можно ощутить.

— Вы уже тогда изучали неврологию

— Да, я уже был ординатором-неврологом, и в воздухе витали открытия и разговоры о нейротрансмиттерах и воздействии наркотиков, и о том, как можно было бы помочь больным с психозами или синдромом Паркинсона. «Химия» нервной системы была очень горячей темой и казалась довольно привлекальной, чтобы опробовать все на себе.

— Итак, вы начали принимать ЛСД в 1964, а также употребляли изменяющие сознание препараты каждые выходные на протяжении какого-то времени. Вы могли бы описать свои ощущения

— Особенным мне показалось восприятие цвета. Я читал о цвете индиго, о том, как Ньютон добавил его в спектр достаточно поздно, и оказалось, что нет двух людей на земле, способных договориться о том, что такое индиго. Я тогда подумал, что хотел бы испытать индиго.

Тогда я создал так называемый коктейль из амфетаминов, ЛСД и каннабиса, принял его и сказал: «Сейчас я хочу увидеть индиго». И, как будто под взмахом кисти, на стене появилось огромное грушевидное пятно чистейшего индиго.

И снова было светящееся, сверхъестественное ощущение. Я наклонился к нему в экстазе и подумал: «Это цвет рая или цвет, которого Джотто добивался всю свою жизнь, но так и не нашел». Мне показалось, что этот цвет не существует на самом деле на Земле, или, может, он существовал раньше, но исчез.

Все это пронеслось в моей голове за четыре—пять секунд, и пятно сразу же пропало, оставив меня с ощущением потери и с разбитым сердцем. Когда меня отпустило, я все еще был обеспокоен, существует ли индиго в настоящем мире.

Однажды я пошел в музей, чтобы посмотреть на азурит — медный минерал, возможно, наиболее близкий к индиго, но очень разочаровался. На самом деле я повторил этот опыт, но во второй раз я не употреблял наркотики, а слушал музыку. Мне кажется, музыка может помочь достичь состояний, соизмеримых наркотическим. Но мне кажется, индиго — моя любимая галлюцинация.

— А могли бы вы привести пример действительно плохого опыта с галлюциногенными наркотиками

— Пожалуй, худший случай оказался и самым загадочным. В 1965 году я только переехал в Нью-Йорк. У меня были проблемы со сном. Я все время увеличивал дозировку снотворного — хлоралгидрата. И в один прекрасный день лекарство закончилось. Я не придал этому значение, хотя, когда пришел на работу, я заметил небольшой тремор. Я тогда занимался невропатологией, и была моя очередь разрезать мозг и описывать все его структуры, что всегда давалось мне легко и с удовольствием.

Но в этот раз мне было трудно, я сомневался и чувствовал, что тремор становится все более очевидным. Когда занятие закончилось, я пошел выпить кофе через дорогу, и неожиданно мой кофе стал зеленым и тут же фиолетовым. Я взглянул на кассира, и у него была огромная голова с хоботом как у морского слона.

Я был в панике, не понимал, что происходит. Я побежал через дорогу и сел в автобус, но пассажиры вселяли в меня ужас. У каждого из них были огромные яйцевидные головы с глазами как у насекомых, странные глаза, которые быстро двигались.

Я записал все это в своем журнале. Казалось, что я выхожу из-под контроля так или иначе, находясь или в панике, или в кататонии, если не делал своих записей. Мне как-то удалось сойти с автобуса, пересесть на метро, сойти на нужной станции — я жил тогда в Ист-Виллэдж, как и сейчас, — дома, здания развевались как флаги на ветру.

Когда я добрался до своей квартиры, я позвонил подруге, с которой проходил интернатуру, ее звали Кэролл Бурнетт, и сказал: «Кэролл, я хочу попрощаться. Я сошел с ума». На что она спросила: «Оливер, что ты принял» Я ответил ей, что ничего не принимал. Она задумалась на мгновение и спросила: «Что ты перестал принимать»

«Вот оно что! Хлорал!» Это было началом приступов белой горячки, вызванной не воздержанием от алкоголя, а воздержанием от хлорала. Очень опасное состояние. Мне бы правда стоило лечь в больницу, но я не стал. Тогда случилось много, очень много ужасающих вещей.

— Пока у вас были эти кошмарные галлюцинации, вызванные отменой препарата, который вы употребляли, вам как-то помогало осознание того, что это происходит из-за лекарств, что вы не теряете рассудок, и все закончится в какой-то момент

— Да, да, безусловно. Когда я понял, что это препарат, а не безумие, я почувствовал такое облегчение, что смог выдержать до конца.

— Чему вас научила эта ситуация как невролога

— Я понял, что нельзя быть глупым. Но в тот раз я запомнил специфическое, странное визуальное восприятие. Иногда я не воспринимал непрерывное движение, я только видел серию застывших снимков. Это потрясало меня и заставило серьезно задуматься, является ли чувство визуального движения иллюзией, и не видим ли мы на самом деле серию стоп-кадров.

Не помню, чтобы это приходило мне в голову раньше. Я чувствовал, что практически любая возможная чувственная комбинация была мне подвластна, любая фантазия, любое нереальное искажение. В отличии от снов, человек запоминает галлюцинации. Вообще они отличны от снов, потому что ты спишь, когда видишь сны, тогда как здесь ты в сознании и наблюдаешь за собой.

— Вы пишете, что ваши родители были медиками, и когда их не было в городе, вы прошлись по их ящикам и вводили себе морфий, чтобы узнать каково это. Мне интересно, узнали ли они об этом.

— Мне кажется, они так и не узнали, а если и знали, то ничего не сказали. Это был один единственный раз, когда я лазил по их ящикам и употреблял морфий внутривенно. Это было увлекательно, но к моему удивлению длилось тринадцать часов, хотя я рассчитывал лишь минут на двадцать. Тогда я осознал, как опасны опиаты.

Читать далее: