Пригласили как-то перед новым годом на вакансию контент-менеджера в бюро ритуальных услуг. Согласился, несколько месяцев без работы сижу.

Офис на границе благоустроенного кладбища, которое знаю с детства. На собеседовании говорю Алине, милой девочке в белой блузке:
— Опыт у меня есть, но больше по игровой тематике.
— Не смертельно! Ритуальные услуги мало чем отличаются, завлекалочка акциями, информирование. Я в своё время в линейку играла, а потом сервер умер. Админы даже некролог написали. У нас тоже самое.

Началось со знакомства с услугами бюро. Всё стандартно: вызов агента помогающего во всех деталях ритуала, от вызова служб и помощи с документами, до подбора деталей захоронения; ассортимент памятников, катафалков, гробов, крестов и одежды; и самое перспективное направление, ради которого меня и взяли — кремация. Всем этим нужно было наполнить сайт.

— Расширяемся, уже в следующем году построим новый крематорий! — Алина чуть в ладошки не хлопает, глаза светятся азартом, — на кладбищах места скоро будут стоить как квартиры! Все или за город поедут хорониться, или вот кремация. Удобно, доступно, экологично. Запомни это, потом в пресс-релизах и интервью будешь рассказывать.

Алина была и эйчаром, и управляющей. В подробности структуры бюро я не вникал, мы даже контракт не составили, обычное дело для Воронежа. Она мила, но не красива, правильное округлое лицо портит резкая горбинка на носу. Голубоглазая шатенка не старше 30. И всё-таки она привлекала. И даже очень.

Работа шла своим чередом. Наполнение сайта, планирование акций, составление рекламных макетов. Офис пустовал, кроме нас с Алиной там почти никого не было. Каждый день приходили уборщицы, иногда мелькали агенты — парень и девушка, стажеры в строгих черных костюмах. Их было больше, но они работали в основном по телефону и на выездах. Появлялись совсем редко. Раз в месяц приходили кладбищенские сотрудники за зарплатой в бухгалтерию. Суровые такие мужики, выкапывающие могилы, с жесткими помятыми лицами.

Как-то писал текст, и почувствовал касание ладони на плече и нежный шепот Алины:

— Пойдем, покажу наш колумбарий.

Мы прошли через заснеженный дворик, у границы кладбища, к белому одноэтажному, но высокому зданию. Внутри несколько больших мраморных залов, тусклый свет. Проходим в комнату заставленную по стенам полками с вазами и фотографиями.

— Здесь еще при советах построили крематорий.
Подкатывает лестницу и достаёт с верхней полочки под потолком кувшин. Говорит мне, нежно поглаживая сосуд накрашенными пальчиками:

— Это наш первый клиент. Во время оккупации города фашисты повесили девушку на памятнике Ленину, прямо на руке. Бедняжка провисела там неделю. Во время боя её сняли, хотели похоронить, но путь к ближайшему кладбищу был отрезан войной. Отвезли к нам, — протягивает мне, — послушай.

Беру тёплый глиняный кувшин, немного потрескавшийся по краям, и непонимающе смотрю.

— Послушай её! — Алина смеётся.

Прикладываю к уху, и ничего не слышу. Чуть наклонил — тишина. Говорю:

— Что я должен услышать

— А ты присядь, расслабься, закрой глаза и слушай дальше. Мы ведь о ней ничего не знаем. И это, может быть, единственная возможность понять кем она была.

Ну расслабился, глаза закрыл. Глупо всё это, думаю. Мне еще макет рекламный для акции делать, скидки на венки. Новый год скоро, самое время. Высокая смертность в стране. Еще в местные газеты надо рекламку дать, не забыв пожелать долгой и счастливой жизни горожанам. Ухо уже вплотную к вазе приложил, вслушиваюсь в тишину. И тут мои губы накрывает поцелуй.

От неожиданности роняю кувшин на плитку, грохот отдаляется эхом по залам, а Алина садится сверху, сжимая волосы на затылке, не отнимая губ. Жмётся грудью, расстёгивает ширинку и седлает меня. Сбивая дыхание шепчет в ухо:

— Слышал Это она. Грохот. Разбитая жизнь. Страсть.
Усиливает темп. Упираюсь в пол ногой, и скольжу размазывая прах. Сжимаю ей задницу, а она кусает ухо. Кончает, задрожав. Прильнула, тяжело дышит. Обнимаемся, отдыхая. Поправляем одежду, встаём, говорю:

— Кувшин разбился.

— Сейчас, — и уходит в другой зал. Возвращается с метлой и совком. Сметает прах, вместе с пылью, в новый кувшин, и ставит его на место, под высоким потолком.

Как-то уже почти под Новый Год, вечером вышел покурить. Холодно, минус тридцать, дошел до кладбища. Всё покрыто белым слоем снега, искрит в свете фонарей. Тишину прерывает только редкое карканье ворон. Смотрю, а на одной могиле, где светло, сидит мужик. Видел его в офисе пару раз, он из бригады копателей. Пьёт водку и раскладывает на второй могиле шахматную доску. Заметил меня, машет рукой. Подхожу, он наливает стопочку, и показывая на доску говорит:

— Играешь

— Немного, — сажусь на могилу, выпиваю. До конца работы меньше часа. Пресс релизы уже отправил и делать в целом нечего.

— Наш человек, — говорит скрипучим голосом. Лицо у него старое, в щербинках. А глаза острые, будто даже светятся в сумраке, — я Скиф, фамилия такая.

Раскладываем партию. Мне достаются белые. Выпиваю, делаю ход, говорю осипшим от холода и водки голосом:
— Я тут устроился, думал денег заработать, но женщину нашел. Красивая, страстная. Влюбился.
Скиф тяпнул стопку, говорит:
— Я раньше большим человеком был. Работал на правительство, путешествовал по миру, — выпивает, делает ответный ход, — Писал куда надо. И как-то лежу на пляже под пальмой у берега океана в Калифорнии, пью коктейль одной рукой, а второй обнимаю пышногрудую бабень, а она оказалась сотрудницей госдепа, и сдала меня. Теперь никуда устроится не могу, только на кладбище. Не верь бабам.

Я уже захмелел, плывёт перед глазами, и говорю, делая свой ход:
— Пил бы водку, а не коктейль, всё бы нормально было.

Хмыкает. Тут вижу за его спиной, из темноты мальчик выходит. В курточке, шапочке, лет десять. Смотрит на нас. Спрашиваю:
— Ты чего это тут делаешь
— Маму проведать пришел, — показывает на могилу где я сижу, потом переводит взгляд на Скифа, — и папу.

Скиф, опрокинув рюмку, ворчит:
— А не поздно ли
Малец насупился и говорит таким железным голосом, что меня до скелета пробирает:
— Нам уже всем поздно.

И убегает. Выпили еще. Я всё думая о ребёнке упустил выигрышную позицию, проиграл. Пожали руки и разошлись. Скиф побрёл вглубь кладбища, я к офису. По пути встретил этого ребёнка, сидит на оградке под фонарём, у двери. Спрашиваю:
— Мальчик, а есть кому о тебе позаботиться

Поднимает глаза, из-под нависшей на лицо шапочки, и говорит ледяным голосом:
— Вам о себе надо думать, — и убегает.

Забираю из офиса вещи и еду домой. Засыпаю в тревоге. Снится деревня, где все ныне мёртвые вдруг ожили. Встречают меня, во дворе родового дома, за длинным накрытым столом, под ветвями яблонь. Черная ночь, без звезд. И множество людей. Зовут в семью обратно. Убитый на войне прадед, в прострелянных на груди одеждах, хлопает по плечу. Бабушка, с лицом, похожим на печённое яблоко, протягивает мне тарелку с костями, и приговаривает «кушай, внучок». Покойная матушка, на удивление молода, такой я видел её только на черно-белых фото, веселится за столом в окружении семьи, ничего не замечая. Просыпаюсь, дрожа от холодного пота.

Близится новый год. Запускаю акцию скидок на венки и услуги, пускаю пресс-релиз в газету с анонсом нового крематория, с традиционным пожеланием долгой жизни. Агенты бегают по офису в поте, не успевая разбирать заявки. Люди будто с цепи сорвались, и решили умереть до нового года. Скиф, орудует лопатой как древнегреческий бог, взрывая промерзшую землю, и отправляя в последний путь усопших.

Как-то на перекуре Алина окликает меня, подняв руку. С запястья свисает кулон, напоминая фото той несчастной, что фашисты повесили на руке Ленина. Зажимаемся в уголке, целуемся под снегопадом. И тут сильный удар в лицо. Падаю на холодный снег, подставив руки, смотрю, а там усатый мужик. В глазах инфернальные вспышки, хватает Алину за ворот и кричит:
— Какого хуя На минуту нельзя оставить, ты блядуешь!

Ругался страшно. Пока я очухивался он пару раз ударил Алину по лицу.

Пытаюсь встать и получаю удар сапогом под рёбра, задыхаюсь. Алина плачет. Мужик говорит:
— Это последний раз, Алина. Если еще раз — тебе пиздец. Уедешь обратно в свои ебеня, где я тебя нашел, — бьёт её по лицу и уходит.

Поднимаюсь, тяжело дыша, утираю с лица кровь. Пытаюсь обнять Алину. Она отмахивается. Говорит:
— Ты больше не можешь тут работать. Прости. Он опасный человек. Он и тебя и меня сожжет в крематории. Никто и не хватится.

Уходит.

После Нового Года получил переводом деньги на счет. Пять тысяч рублей. И пошел искать новую работу. #паста #луркопаб #lm

Автор: Агни

Вам может также понравиться...

Добавить комментарий