Антиутопии. Суть жанра: Человеческое, слишком человеческое.
Книги-антиутопии (аудиокнигии).
«Если ты в меньшинстве — и даже в единственном числе, — это не значит, что ты безумен. Есть правда и есть неправда, и если ты держишься правды, пусть наперекор всему свету, ты не безумен». Джордж Оруэлл «1984»ю.
Антиутопия, также дистопия (Dystopia букв. «плохое место» от греч. δυσ «отрицание» + греч. τόπος «место») — сообщество или общество, представляющееся нежелательным, отталкивающим или пугающим. Является противоположностью утопии.
Суть жанра.
Принято считать, что антиутопия — это описание будущих социальных проблем и бед, по сути своей — предостережение настоящему: «Сюда идти нельзя! Так делать чрезвычайно опасно! Тут будет больно, здесь — очень больно, а вон там человечество вообще может закончиться!» Естественно, как и любой прогноз, этот имеет свою степень точности — отнюдь не всегда стопроцентную.
Однако, рассматривая антиутопии ХХ века, можно прийти к интересному выводу: они давно уже представляют собой не столько предсказание будущего, сколько попытку осознать настоящее. Грядущие невзгоды гораздо меньше волнуют человека, чем то, что окружает его непосредственно. Особенно когда это окружение ощущается настолько дискомфортным, что хоть как-то воспринимать его получается, лишь дистанцировавшись, отодвинув его — хотя бы перенеся по времени: в будущее.
Эта дистанция — кстати, необходимостью дистанцироваться объясняется и обращение к фантастическому жанру — помогает достичь сразу нескольких целей. Чтобы осмыслить ситуацию, увидеть её целиком, с тенденциями и закономерностями, а не как набор случайных элементов, надо выйти из плоскости повседневности, подняться над происходящим. Это непросто, если ты находишься внутри потока событий. Трудно отстраниться от того, что происходит рядом и напрямую касается тебя и твоих близких, порой увлекая навстречу будущим бедам, а возможно, и гибели. Но на порядок сложнее другое. Автору приходится решать почти нерешаемую задачу. Как, находясь внутри страшного, не позволить страху непоправимо себя деформировать Нужно осознать то, чему сопротивляется собственное сознание, и передать понятое другим. Нужно отстраниться от собственных страданий и переплавить их в текст. И вот тут фантастика — один из способов сыграть в игру «это всё-таки не совсем так и немного не со мной». И вправду: действие — в будущем, сюжет — преувеличен, в основе — допущение, а то и вообще пародия. Всё равно слишком похоже на настоящее Вам привиделось, это же фантастика!
В итоге антиутопии сплошь и рядом не содержат никаких гениальных предвидений, а всего лишь чуть более выпукло показывают реальность. Единственный футурологический аспект — демонстрация того, к чему приведут тенденции сегодняшнего дня. И по сути своей современная антиутопия — уже не более чем докладная записка «о развитии текущего момента».
Основная черта общества в антиутопии — тотальное, абсолютное недоверие к человеку как личности. Все расписано и должно идти только так, как установлено. Различия между людьми или вовсе не признаются, или разрешены только в отведённых рамках — при этом людей разделяют либо по функциям, либо по слоям. Член такого социума ни в коем случае не должен располагать полной и достоверной информацией о происходящем — только информационным суррогатом, пропущенным через фильтры государственной машины. В идеале он не должен и думать — думать будут за него. Чтобы чего не вышло.
Основной страх государства-антиутопии — это страх потери контроля. Отсюда — всё остальное: от максимальной унификации во всем до показательно-назидательных расправ над отступниками. Люди должны полностью, безраздельно, безотчётно доверять «тем, кто всё за них решит», — или как минимум не пытаться повлиять на что-либо существенное. Без этой полной передачи власти от народа к правителям (сколько бы их ни было и как бы их ни звали) антиутопия обречена.
Понятно ли это тем, кто создавал и продолжает создавать антиутопические общества Практически всегда — да. И, как правило, именно властью элита дорожит больше всего.
Каждый читатель вольно или невольно примеряет описанные в антиутопиях ситуации на себя и окружающий мир. Редко кто читает подобные книги совсем уж отстранённо, с холодным любопытством исследователя. Количество написанных, прочитанных и осознанных антиутопий уже вполне позволяет смотреть на реальность как на один из вариантов состоявшегося будущего.
Многие фантасты были убеждены, что совсем вскоре, буквально вот-вот , страны отомрут за ненадобностью, а человечество сольётся в один общеземной социум. Либо мегакорпорации разлинуют мир на экономические зоны вместо государственных границ, либо пара-тройка империй поделит планету между собой, оставив пару-тройку коралловых островов в качестве независимых стран.
В реальности же оказалось, что объединять территории с разным экономическим зарядом трудно и бессмысленно. Культурные различия сами собой тоже не исчезают: те же ирландцы, которое столетие живут с англичанами бок о бок, по-прежнему полагают себя отдельной независимой страной. Мегаимперии вроде оруэлловской Океании нам тоже пока не грозят — на данном уровне развития просто не получится эффективно управлять такими супергигантами. Да и непонятно, как их создавать — не механически же сливать воедино разные страны! Тут две Германии — совсем недавно бывшие единой страной и пробывшие в изоляции друг от друга всего-то несколько десятилетий — органично соединить не получилось…
Скорее, объединение произойдёт через экспорт образа жизни: уже полмира смотрит одни и те же блокбастеры и ест одни и те же гамбургеры. Глядишь, ещё столетие-другое — и уникальные особенности и индивидуальная история той или иной страны останутся уделом местных краеведов. Именно этого, кстати, опасаются антиглобалисты. Ну а пока мир остался куда более разнообразным, чем представлялось многим. И в разных странах реализуются разные варианты антиутопий.
Сейчас проще всего разделить страны на благополучные и неблагополучные: «золотой миллиард» и «третий мир». Однако даже среди богатых и преуспевающих обществ есть такие, рассказ о которых занял бы почётное место на полке с антиутопиями.
Покупать. Покупать. Покупать. Ты не человек без новой машины и сверхсовременного гаджета. Потребляй — вон сколько вокруг тебя товаров и услуг, и неважно, что большая часть из них тебе попросту не нужна. Ключевую роль играет реклама. Именно она убеждает в необходимости покупок ради самих покупок, рассказывает, что надо одновременно «не отставать от других» (то есть тратить деньги только для того, чтобы показать свой социальный статус) и «не сливаться с толпой, выражая индивидуальность через собственный стиль» (то есть потреблять всё безудержнее в безуспешной надежде хоть где-то оказаться оригинальным)… Мода сменяется всё быстрее, вещи устаревают, а не изнашиваются. В сфере культуры идут аналогичные процессы. На человека обрушивается огромное количество низкосортного информационного и эмоционального суррогата, воспринимать который можно лишь пассивно (хотя разработана масса уловок для того, чтобы казалось, будто бы от зрителя что-то зависит). Жизнь в социуме уже не требует обязательного развития — член общества может быть глуп, невежествен, безынициативен, достаточно того, чтобы он мог потреблять. Появилось новое жизненное предназначение: квалифицированный потребитель. А плыть по течению всегда проще, чем сопротивляться, так что, когда мера ответственности отдельного человека становится всё ниже, изрядная часть народа попросту деградирует…
Это общество потребления — и к нему относится изрядная часть нынешнего мира. О его опасностях предупреждали Хаксли, Брэдбери, Стругацкие… И эти опасности тем страшнее, чем более замаскированы кажущимся благополучием. Общество потребления и было «мейнстримом», и продолжает им оставаться. Логично: в конце концов, люди хотят, чтобы им было комфортно, — даже если за это придётся платить какими-то другими уступками. Насильственно в него никто людей загонять не будет — наоборот, «пряников сладких всегда не хватает на всех», такой образ жизни желанен и недосягаем для многих (ведь чтобы в высокоразвитых странах стало возможно общество потребления, страны «третьего мира» используются в качестве сырьевого придатка). Если же кто хочет покинуть этот «рай» — да никаких проблем! Дауншифтеров не понимают, но относятся к ним скорее равнодушно.
Без пожарных, жгущих книги, и закрытых небоскребов мы обошлись. А вот без наркотиков и нескончаемых телесериалов — нет. Потому что ощущение бессмысленности собственного существования подавляет, и его надо забивать сильнодействующими средствами. И не так далёк от правды был Роберт Шекли («Премия за риск»), рассказывая о реалити-шоу, где убивают в прямом эфире, — оно ведь и вправду будет иметь успех, потому что надо расшевеливать пресыщенную аудиторию и шоуменам нужны всё более и более шокирующие сюжеты… (Татьяна Луговская)
История жанра: книги.
Одной из первых литературных антиутопий можно считать гоббсовского «Левиафана». В России в конце XVIII века создателем антиутопии в современной её форме и функции стал писатель Михаил Матвеевич Херасков. В его романе «Кадм и Гармония» имеющем достаточно традиционную для классицизма форму аллегорического странствия, тесно связанного с классическими образцами утопии, мудрец Гифан рассказывает главному герою Кадму поучительную историю о том, как основанное на утопических идеях государство способно эволюционировать к своей противоположности.
Своего рода ранней технократической антиутопией является и летающий остров Лапута, описанный Свифтом в третьей части «Путешествий Гулливера». Элементы антиутопии можно найти и у таких классиков жанра научной фантастики, как Жюль Верн («Пятьсот миллионов бегумы») и Герберт Уэллс («Когда Спящий проснется», «Первые люди на Луне», «Машина времени»). Уолтер Бесант написал в 1888 году книгу «Внутренний дом», в которой описано, как достижение человечеством бессмертия приводит к полному застою. Бесчеловечные варианты развития капитализма рисуют Джек Лондон в романе 1907 года «Железная пята» и Клод Фаррер в романе 1920 года «Осужденные на смерть».
Своего расцвета жанр достиг в XX веке. В Советской России — стране, в которой утопические идеи пытаются претворить в жизнь на государственном уровне — Евгений Замятин пишет в 1920 году роман «Мы». В нем описано общество, в котором люди превращены в «винтики» системы и даже личное имя человека превращено в номер. Такие детали описанного у Замятина тоталитарного общества, как лоботомия для инакомыслящих, всеобщая слежка посредством «жучков», манипуляции общественным сознанием с помощью средств массовой информации, запрет на эмоции, синтетическая пища вошли в классический арсенал жанра. За романом Замятина в 1925 году следует «Ленинград» Михаила Козырева, Андрей Платонов с середины 1920-х по начало 1930-х годов пишет «Чевенгур» и «Котлован». Из написанного в 1930-е годы за пределами России выделяются такие направленные против тоталитарного социализма произведения, как «Будущее завтра» Джона Кенделла (1933) и «Гимн» Айн Рэнд (1938).
В 1920 году, за год до создания НСДАП, выходит роман американца Майлоу Хастингса «Город вечной ночи», где в Германии, замкнувшейся в подземном городе под Берлином, устанавливается «нацистская утопия», населенная расами генетически выведенных сверхлюдей и их рабов. Антифашистский характер носят книги «Самовластие мистера Парэма» Герберта Уэллса (1930), «Война с саламандрами» Карела Чапека (1936), «Ночь свастики» Кэтрин Бурдекин (1937).
Вслед за «Мы» Замятина классическими образцами жанра становятся романы «О дивный новый мир» Олдоса Хаксли, написанный в 1932 году, и созданный в 1948 году «1984» Оруэлла.
Хаксли предупреждает об опасностях не насильственного тоталитаризма, но доведенного до абсолюта массового общества потребления. Здесь ликвидированы и табуированы такие понятия, как семья и любовь, детей, изначально разделенных на касты, выращивают искусственно с использованием достижений генной инженерии и клонирования, культивируется ничем не ограниченная свобода сексуальных связей, а все психологические проблемы решаются с помощью лёгкого наркотика под названием «сома». Летоисчисление в «дивном новом мире» ведется от рождества Генри Форда, создателя массового производства. Тотальное общество потребления, в котором пожарные сжигают книги, способные смутить умы обывателей, рисует в 1953 году Рэй Брэдбери в романе 451°F. В написанной Стругацкими в 1965 году повести «Хищные вещи века» показано общество, где базовые потребности людей удовлетворены, а место духовных потребностей занял «безопасный» наркотик «слег». Модернизированным вариантом антиутопии стал классический киберпанк.
Ватикана
t.me/vaticanlibrary
