Мне восемнадцать. Очень хочется сдохнуть. То ли ебаный пубертат, то ли какой-то кризис — вот в душе не ебу, честное слово. Но я не собираюсь. Сильный, как Польша, стойкий, как Гондурас.

Жить так, правда, очень сложно. То и дело метаешь как малолетний даун взгляды на острые предметы и дешевые таблетки от простуды. На самом деле, дефектное желание сдохнуть засажено где-то глубоко внутри то ли генетикой, то ли детской травмой, когда мать сказала, что все люди умирают. «Раз умирают, — думал я тогда, — какая разница, когда Если маршрут ни к чему не приведет, то зачем его проходить» Ну и тупым же я был ребенком. Понял, что к чему, только сейчас.

Ну и как назло, конечно, есть у меня надоедливая подруга, которая иногда заботливо спрашивает, как дела. Ульяна в очередной раз приебалась, когда мне было уж совсем плохо.

— Что с тобой такое
— Какое — «такое»
— Ты какой-то грустный в последнее время.
— Хуюстный.
— О суициде, что ли, думаешь

У баб то ли чуйка, то ли еще что. Ну или у меня на харе написано. Даже вон Ульяна спросила, а она, честно признаться, не шибкого ума.

— Иногда, — осторожно отвечаю я.
— Ты знаешь, я тоже. В последнее время все так паршиво. Экзамен завалила да и с парнем поссорилась…

Сжимаю зубы. Думаю на тему прокусить язык, но это просто пиздец неприятно, право слово.

— Суицид, — праведно говорю я, — это плохо.
— Это почему Вот страдаешь ты в жизни, и бам — все. Все хорошо…
— Это если ты слабовольный мудак, — вежливо поясняю я.
— Почему же Что плохого в том, чтобы искать себе лучшей жизни
— Это не жизнь, дура. Это смерть. Там не лучше. Там никак.
— Откуда ты знаешь
— Я там был.

Молчание. Она смотрит на меня в шоке. Хватаю ее за коленку и закатывая глаза, начинаю бормотать что-то нечленораздельное. Визжит. А я смеюсь. После, уже пройдя через пару пощечин и тонну ругательств, мы на кухне пьем чай, и я наконец объясняю свою мысль.

— Понимаешь, Уля, суицид — это не способ решения проблемы, это способ побега от проблемы. Вот так вот. И если даже иногда побег — это не плохо… — рой мыслей тут же врывается мне в голову, но я заставляю его замолчать большим глотком чая. — То тут, поддавшись один раз слабости сбежать, обратно ты никогда не вернешься.

* * *

Мне двадцать пять.

Перед свадьбой Уля заставила меня сходить к врачу. К ебаному психотерапевту. Меня. И самое смешное, что на этот раз я даже не сопротивлялся. На руках было несколько грубых шрамов, не похожих даже на попытку свести счеты с жизнью, но существенных. Да и вообще, всем как-то наплевать, о чем ты там думаешь, когда режешь руки.

Конечно, я не пошел во всякие службы поддержки, в больницу или психушку. Я даже к частному не пошел — то есть, конечно, пошел, но… После предложения попить гомеопатию и оплатить 15 сеансов вперед, потому что мне нужно разобраться с проблемами в семье я как-то отбросил этот вариант. В итоге путь мой лежал к старому знакомому, еще со школы. Неофициальный визит к профессионалу казался естественным компромиссом в данной ситуации.

— Аркаша, здорово!
— Никита!

Пара дурацких шуток для приличия, хлопки по спине, тупые вопросы из серии «Ну как ты там» и «Эй, как невеста» А как ты думаешь, Аркашенька, если я к тебе, мозгоправу пришел Да ну черт с ним. Дела делами, а вежливость вежливостью.

— Ну, ладно уж. Давай говори, что там у тебя.
— Да ничего такого. Ерунда, честно говоря.
— Ну, навязчивые мысли, попытки суицида, резкие смены настроения — это ерунда У нас такое обычно шизофренией зовут.
— Да какие попытки, Аркаш, ради бога! Чего там Уля тебе наговорила
— Чего надо, то и наговорила. Руки покажи.

Показываю. Стыдно, но показываю. Чего делать — это же типа доктор. Типа для моего блага. Типа.

— Хуево у тебя с анатомией, братан. Вены-то вообще не там.
— Я в курсе, прикинь
— А зачем тогда Взрослый мужик. Вот чо ты

Зубы как-то сами собой сжимаются в плотную ограду, чуть-чуть скрипя внутри ротовой полости, так, что слышу только я. Или мне кажется Не знаю.

— Не знаю я. Но я не убиться пытался.
— Случилось что
— По ерунде. Неудачный месяц на работе, друг лучший кинул, Уля бегает вокруг да истерит. Свадьба еще эта.
— Данька что ли
— Данька, Данька.
— Вы же с ним не разлей вода были.
— Были да сплыли, — огрызаюсь я. — Давай к делу. Что со мной

Он откидывается на кресле, хватается за свою бороду. Поглаживает ее, будто персидский шах. Раз. Два. Три. Сука, не скажешь сейчас — развернусь и уйду.

— Понимаешь, тут какое дело, Никит. Это ведь все что угодно может быть. Уля сказала, у тебя уже давно, значит, наверное, можно исключить всякие переутомления и психозы, но так… Кто знает Шиза Не похоже. ОКР Помешательство на мысли о суициде Но ты бы и до этих лет не дожил. Биполярка Депрессии с временами года случайно не связаны
— Нет у меня депрессий. Ну или все — депрессия.
— Только вот ни то, ни другое не подходит. Не могу я сказать что с тобой — ну так, просто. Хочешь в психушку ложись. Месяц диагностики и вперед. Только сам понимаешь…
— Никакой психушки.
— Тогда давай по-простому. Ты мне честно скажи — держаться можешь

В голове мелькает мысль, что прыжок с седьмого этажа вполне может быть смертельным. Я чую дуновение зимнего воздуха, свежего и вкусного. Хочется ощутить его рядом, очень-очень быстро. Такая вот адреналиновая гонка за смертью.

— Могу.
— Хорошо. Тогда ничего тебе писать я не буду, прописывать — может и прописал бы, но честно, без истории могу разве что по ебалу, — улыбается по доброму. — Ты главное, если что, не стесняйся Ульке говорить, или вон мне. Ладно И все путем будет. Нормальных людей, знаешь ли, вообще не бывает.
— Знаю.
— Ты скажи только, если не секрет. Почему до сих пор не в петле висишь
— Аркаша, я же рассказывал. Я вроде всем уже рассказывал. Суицид, Аркаш, это удел слабовольных.
— Это я все знаю, проходили. А поглубже если взглянуть

На секунду задумываюсь, стоит ли говорить. Но почему нет Это же не секрет.

— Ты понимаешь, умереть-то мы всегда успеем. А жизнь наладить — только покуда, очевидно, живы. Все и так сдохнем рано или поздно, а вот с того света никто еще не возвращался. Никто ведь не хочет умирать, Аркаш, знаешь Даже самые ебнутые.

Все просто хотят счастья.

* * *

Мне тридцать шесть. Или что-то вроде того.

Докуриваю еще одну. Перехожу дорогу. Может, собьет машина

Нет.

Уля смотрит на меня через окно какой-то паршивой кафешки. Забавно — я почти все их называю паршивыми, а денег на них все равно нет. Откуда взялось это дурацкое выражение в моем воспаленном мозгу

— Привет, — я захожу и подсаживаюсь к ней за столик.
— Добрый день.
— Не такой уж и добрый.
— Точно, мы же встретились, — она как-то по злобному ухмыляется.

Сука. Какая же ты сука. То есть, конечно, это неправда, просто мне удобнее считать так. Удобнее ненавидеть тебя за все эти тупые подколки и за то, что бросила меня. Комфортнее, чем считать, что это все моя вина.

— Чего тебе нужно, Уль — устало спрашиваю. — Я не в настроении.
— Сдохнуть хочется
— Нет.
— Странно, знаешь. Ты всю жизнь говоришь что нет, а живешь так, будто уже умер.
— Уль…
— Ульяна. Хватит этого цирка. Подпиши, пожалуйста, бумаги.

Хватаю пару скрепленных степлером бумажек. Прямо от нотариуса, забавно. Что-то серьезное Вчитываюсь и леденею. Интересно, можно ли перерезать бумагой сонную артерию

Твою же мать, хоть раз заткнись.

— Что это — я говорю очень тихо. Наверное, даже слишком.
— Ты убил в себе способность читать
— Ульяна.
— Это… доверенность.
— Я в курсе. Скажи. Блядь. Нормально.
— Это доверенность на то, что я увожу Макса жить в Испанию.
— Какого хуя Это мой сын.
— Не матерись. Мы в публичном месте.

Стараюсь успокоиться. Стараюсь успокоиться, стараюсь, стараюсь, стараюсь. Не помогает. Жажда закончить этот спектакль длиною почти в сорок лет достает слишком сильно, слишком глубоко. Странно — впервые мне, если честно, хочется убить не только себя, но заодно и ее.
— Это и мой сын тоже.
— Никит.
— Хуикит. Может, я навещаю его по выходным, а ты, наверное, наговариваешь ему не слушать меня никогда, но я его люблю.
— Ничего я не наговариваю. А ты никого не любишь.
— Серьезно
— Да. А еще ты сумасшедший, а это — ребенок. А еще мы тут в бедности и в сумраке, а там — солнце и море. Можешь приезжать хоть каждые выходные, только не надо все портить, пожалуйста. А лучше просто наконец-то займись своей жизнью и оставь нас.
— Сумасшедший
— Да, и не…
— Завали ебало, Улечка, милая. — Как ни странно это работает. Она замолкает. Не боится меня, я знаю, она в курсе, что я никогда ее не обижу. Просто будто трезвеет — готова слушать. — Я всю жизнь с тобой был. И всю жизнь я справлялся со своими… тараканами. Я никогда не втягивал тебя в это, никогда, сука, не делал тебе ничего плохого. Это ты решила однажды, что не можешь больше со мной жить. Почему, не сказала — делаешь вид, что я должен все знать, что это очевидно, корчишь, блядь, страдальческое лицо девы Марии и смотришь на меня то с жалостью, то с ненавистью, когда понимаешь, что жалость мне твоя нахуй не нужна.

Она смотрит на меня, бледная, несчастная. То дует щеки чтобы ответить, но нечего, то, кажется, думает, не расплакаться ли ей. Пошла она.

Подписываю бумажки. Обнимаю бывшую жену. Ухожу.

Пусть хоть кто-то будет расти там, где небо будет не асфальтовое.

* * *

Мне уже за шестьдесят.

Есть работа. Есть деньги. Дом есть, поездки есть, да все более-менее есть. Не шикую, но и не жалуюсь. Иногда только думаю — можно ли купить достаточно взрывчатки, чтобы взорвать вместе с домом

В конце концов я достаточно силен, чтобы бороться с этим каждый день — а думать не запрещено. Существовала бы полиция мыслей, я был бы преступником номер один, но покуда все мое — в моей голове, я ничуть не опасен. Даже наоборот.

Встречаю консьержку улыбкой, болтаю с соседями. Курю всего две сигареты в день — когда иду на работу и когда иду с работы; размышляю иногда, в какие же промежутки я буду курить на пенсии Вспоминаю, что на пенсии мне все равно не выжить, поэтому это не так уж и важно.

У меня где-то есть внук. Только я никогда его не видел. У меня где-то есть сын, но шенген просрочен уже несколько лет, и нет ни одного повода его возобновлять. Я не держу зла на Улю. У нее естественная реакция — боль от расставания со мной вместе с материнским инстинктом. Легче меня ненавидеть, легче говорить ребенку, что я та еще мразь. Просто потому что Уля может не думать. Может двигаться куда-то дальше, вперед. Не знаю, нашла ли оно кого-то. Пытаюсь убедить самого себя, что мне все равно.

Не получается. Особенно по ночам. Но я держусь. Осталось немного, в жизни — только одна цель; дожить ее. И пусть идет к черту тот, кто считает меня дураком — мне было очень тяжело просто дожить до своих лет. Просто жить.

Я был недавно в больнице и мы с доктором — моих же лет — разговорились об эвтаназии. Он спросил, согласился бы я, если бы был болен, скажем, раком в летальной стадии.

— Нет, — ответил я.
— Это почему
— Плохой опыт — тоже опыт.
— Что же получается, умирать — так интересно
— Честно говоря, не думаю, что это интересно. Но второй раз пережить подобное не получится.
— Эх, вы. Все да вам интересно, — он добро посмеивается надо мной.
— Нет, мне не все. Знаете, я даже жить не очень люблю. Просто не терять же единственный шанс прожить эту галимую жизнь из-за боли или депрессии. Просто представьте: если там будет что-то дальше — может, все это просто подготовка Может, мы должны набраться опыта, чтобы идти дальше
— Я неверующий.
— Я тоже, — ухмыляюсь. — Но это не привязано к религии. Просто если дальше ничего не будет, то все это вдвойне неважно.

Я все больше думаю об этом разговоре. Мне иногда кажется, что там я наконец сказал все, что хотел. Может, даже почувствовал уважение ко мне. К моей позиции. А что там будет — скоро узнаем.

Однажды я засну и не проснусь. Я точно знаю и очень жду.

И однажды я закрываю глаза.

* * *

И так же открываю их, когда казалось бы, уже не должен. Мне… Я не помню. Мне много лет. И я не на своей кровати, а передо мной — девушка. Достаточно молодая и красивая. Уля

— Хуюля. — Она улыбается, а я вздрагиваю.
— Кто ты
— Твоя старая подруга.
— Угу. А где коса и балахон
— Серьезно, так скоро догадался А ты, хоть и старый, быстро соображаешь.

Смешно. На самом деле очень смешно. Я сижу и болтаю со Смертью. Как я ждал этой встречи. Она вдруг наклоняется ко мне, говорит прямо на ухо, пробирающим, почему-то приятным шепотом. Теплым, будто бы давно влюблена в меня.

— Ты молодец. Слышишь Ты такой молодец! Ни разу не поддался и дошел до конца. Не каждый так может… Жаль, что они все этого не понимают, да
— Да. Да…
— Только ты извини. Ты извини меня, Никит. Я тут ни при чем, но мне сказали, что чего-то ты не понял. Что на пекло огненное не наворотил, а облачное лоно не заслужил.
— Что Что теперь — губы пересохли. Смерть смотрит на меня черными, знакомыми глазами, и я вижу в них… жалость.
— Ты ведь знаешь, нельзя так. Нельзя что бы и ни туда, и ни сюда. Придется еще раз, Никит. Еще одну жизнь. Постарайся понять…

И Смерть целует меня — в губы, нежнее любой женщины, вдыхая новую жизнь. #копипаста #лурокпаб #lm

Вам может также понравиться...

Добавить комментарий