Ты всю жизнь ищешь её. Это самое важное. Ничто не сравнится с женщиной, которой на тебя не начхать…

ты всю жизнь ищешь её. это самое важное. ничто не сравнится с женщиной, которой на тебя не начхать… слова выскальзывают и теряются — ты не можешь даже заплакать… и тебя принимают за идиота…

Слова выскальзывают и теряются — ты не можешь даже заплакать… и тебя принимают за идиота… потому что ты не можешь связать пары слов… потому что тебе самому уже плевать…

Я лежал и думал. Я вообще всегда думаю. Это мое основное занятие. Еще я выпиваю и пишу. И перед этим, во время данного и после — я думаю. Думаю я о разных вещах. И вот я лежал сейчас; у меня вспотели пятки, настолько, что я ощущал этот липкий придирчивый запах. Встать и пойти прополоснуть в холодной воде (горячая в этом доме не наблюдалась) мне было лень. Поэтому я подумал, что запах не так уж и плох, а потом подумал, что он даже приятен. Черт, ну и приятный запашок, от твоих пяток дружок! Сочинил я стишок. И продолжил думать.

Я ленивый. Я ленивый и это каждый вам скажет. Я беру газету, листаю отдел с вакансиями. И только это занятие меня удручает. Поэтому я укладываюсь поудобней и начинаю раскидывать мозгами. Вот и сейчас было так. Я лежал и раздумывал. А она сидела напротив и сушила ногти. Она смотрела на ногти и дула, а я смотрел на нее. Фююююююююю, Фююююююююю — выпускала она. Я лежал и чесал яйца и принюхивался к пяткам. Она с минут двадцать дышала на пальцы, затем взяла Космополитен и принялась листать, сдается: в этот момент — она ни о чем не думала.

По выражению лица можно много сказать о человеке. И сейчас я смотрел и пытался дать определение ее выражению. Я с ней спал и только потому хотел дать максимальную скидку. Но ничего не вышло. Тупое выражение, просто тупое.

Она листала страницы. Шшшшшарк, шшшшшарк. Я включил радио. Пели какие-то мокрощелки про любовь мальчиков и девочек. Все заточено под мое поколение, и тех, кто на пятерку младше. Я ненавижу этих хуесосов. Выключаю радио и ложусь на бок.

Шшшшшарк Шшшшшарк Шшшшшарк.

Я думаю, что я такого сделал в своей жизни. И придя к неутешительным ответам, обратился к девице, с которой мы жили месяц.

— Не могла бы ты перестать, — попросил я.

Шшшшшарк — опрокидывала она глянцевую поебистику.

Познакомились мы у одного писателя, он читал свои рассказы, он был пьян и еле выговаривал слова. А рассказы его были длинными и вдобавок, он еле выговаривал слова. Так что его проза превращалась в эпохальную хуйню — ничего не разобрать. Ко мне подошла знакомая журналистка Света Иванова и познакомила со своей подругой. Она давала ей почитать мои стихи и два рассказа. У меня всего было два рассказа. Она принялась хвалить меня. Хвалить и расхваливать. Льстить и не вербально отсасывать. Я люблю такие штучки, так что через два часа мы снесли к чертям фикус одного знакомого и тетешкались, в чем мать родила. Она осталась и регулярно давала. Только через неделю я просек, что ей по хер на мои рассказы, на мои стихи и, что она не считает на самом деле меня гением. Ей негде было упасть, а у меня вроде как вакантно; так что я разрешил ей жить, давать и готовить. И вот сейчас она листала Космополитен; за что ты так со мной, сука бездомная — задавался я вопросом.

— Не могла бы ты перестать, — спросил я.

Шшшшшарк — переворачивала она поебень.

В жизни встречаются хорошие дамочки, я вам точно говорю. И у меня были такие. И всех их я послал на хуй. А, если честно, я их проебал. Поебал и проебал. Без тени сомнения, воздается мне нынче. За все нужно платить. Вот ведь. Неохота-то как!

— Не могла бы ты перестать, — повторил я.
— Что
— Прекрати листать свою хуйню, — нежно потребовал я.

Она отложила журнал и начала сушить волосы феном. Вззззззззззззшшшшшшшшшшшххххххххххххххппппппппппрррррррррррррррр!

Я едва не ебанулся.

Я подоткнул подушку, обхватив руками и зарывшись в нее с головой. Я почувствовал запах испарины. Она исходила от подушки. Все, что не превращается в мысли, вытекает из моей головы и остается здесь. Пока я сплю. А еще наверняка ее пот, когда я лениво терся об нее сверху. А может она в нее пердела, мне по чем быть в курсе. Я ее едва знаю. Она здесь всего месяц. Возможно она совсем ебанутая! Вдруг она сейчас продумывает, как прикончить меня! Изрезать и раскидать по городу в целлофановых пакетиках. Корм для бездомных. Трапеза несчастных бродяг! Чем бы нам сегодня закинуться Давайте отведаем тушки Джона: с соседнего района донеслось — что мясцо вполне сносно. Я посмотрел еще раз на ее лицо. Просто пиздец! Тупое пустое очевидное рыло. Цок! Выключила она прибор для сушки волос. Ура. — Подумал я.

— Ах, — неубедительно сыграла она, — сегодня к нам приедут гости.
— Какие еще гости
— Света Иванова со своим женихом.
— Терпеть его не могу.
— Почему
— Не знаю. Неужели обязательны причины
— Думаю, да! Как без этого — Она подумала, и я почти ей поверил.

Я пожил с бабами. Они отличались друг от друга. Но одно у женщин не отнять. Это жажда принимать у себя гостей. По многим причинам это происходило и в моей жизни. Некоторые нуждались в дополнительном внимании, потому что от меня им доставалась лишь вонь от пяток. Другие хотели познакомить своих парней, в перспективе надеясь ходить на двойные свидания: лазить по магазинам, кафе, дискотекам и городским достопримечательностям. Я прожил двадцать четыре года на Дальнем Востоке. У меня есть подъездные фото юности, школьные, студенческие и армейские карточки, даже видео, где я трахаюсь с, подающей надежды, экономисткой. Но у меня нет ни одного фрагмента с достопримечательностями моей маленькой родины. Ну, нет фотографии, где я прыгаю с распростертыми руками на фоне какой-нибудь важной исторической детали. Бывали и такие дамочки, которые хотели познакомить своих друзей со мной. Происходило это, как правило, если я был в завязке. Когда я писал что-нибудь и откладывал в стол. Так что, не успевал я подумать о наполненном стакане холодного виски, как меня за руку тащили к друзьям и хвастались. Типа, вот мой любимый, обоссытесь! Видите, какой он милый и симпатичный. Потому что так и есть, вашу мать! Держите бар закрытым и можете выставлять меня хоть на выставку. Так что, мы приходили в гости, а я был ебучей обезьяной. Которой все улыбались, гладили по головке, говорили «какой приятный!» давали банан и только что не просили показать сраку. Все говорили, что я похож на писателя.

— Ну да, ты похож на писателя, — протягивали они.
— Что это значит
— Ну, у тебя такое лицо и такие волосы, — отвечали ебанаты.
Прямо так они и аргументировали. По моему облику. Вы вообще видели писателей, хуесосы
— О чем ты пишешь, Джон — спрашивал один, обнимая свою дамочку с жирными ляжками.
— Зачем тебе это, друг — спрашивал второй, попивая кофеек.
— Что это даст в итоге — забивал меня камнями третий.

Все улыбались и смеялись. Чертовы вопросы. О чем ты пишешь О таких ебанатах, как ты, о долбоебах, задающих мне вопрос: « О чем ты пишешь» Я подходил к бару и взламывал его. Через некоторое время, переставая быть милым и приятным. Сейчас я вам задам, уебашки! Пора бы показать сраку! Момент настал.

— Ну ладно. — Сказал я и пошел в душ. А моя сожительница принялась выбирать одежду. У нее не было дома. Но одежды оказалось две сумки и походный рюкзак. Я все забывал спросить ее фамилию и откуда она родом. И чем она занимается. А сейчас это потеряло смысл, потому что я решил от нее избавиться. Примем гостей, а потом пусть уебывает — подумал я, подняв перед зеркалом подбородок и трогая щетину. Хуй с ним — побреюсь.

Я побрился, затем резво принял холодный душ, протерев щеткой пятки, практически до костей. Я обернулся полотенцем и принялся стричь ногти на ногах. Когтищи отросли на славу, орлиные. Впору зависнуть над миром и ждать добычу. Неудивительно, что на носках дырки. Я вышел и снова прилег, она легла на меня и начала сиськами затыкать мне рот. Я снял ее трусики, оторвал полотенце и засадил. Ладно, пускай остается — подумал я.

Света Иванова и ее жених выглядели счастливыми. Они обнимались, щипались и целовались. Хрюкали, когда смеялись, и краснели от вина. Я сидел и тоже улыбался. И впервые за вечер ни о чем не думал. Мы перебрались в гостиную и включили музыку, а Света попросила меня прочитать рассказ. Я написал его за два дня до этого. Сырой и не редактированный, никому не нужный и неизвестный — ни разу никем не прочитанный. Он назывался « Неудачники и этот гребаный мир» и был невероятно важен для меня. Как ребенок для матери, даже больше. Я немного захмелел и упрямо отказывался продекламировать работу, как бы мне этого в глубине души не хотелось. Внутри все дрожит и пытается выброситься наружу. Рано или поздно это происходит, и в девяноста процентах из ста плод схож с рыбой, выбросившейся на берег. Беспомощный, горемычный содрогающийся китенок. Так или иначе, слегка повыебывавшись, я согласился. Какая разница, когда Я сел в креслецо и принялся читать и пить виски. Я читал и пил, пил и читал, хмелел и поглядывал, как жених Светы хватает ее за жопу, а потом засасывает, затем лапает за сиськи, потом засовывает руку в трусы, она трогает его за хуй, они друг друга пронимают, будто впервые видятся. И это далеко не от моего произведения. Вот зараза! Я дочитываю до конца и слушаю, как им понравилось. Я допиваю и ухожу из дома. Пошли на хуй, пиздоболы.

Вернулся я через час с бутылкой водки, наполовину выпитой на соседской лавочке. Жених подошел ко мне и принялся рассказывать о своей работе. Я его не слушал, потому что мне было по хер. И в этот момент до меня доперло. Вот ведь, — подумал я, — все честно.

Я выключил музыку и взял гитару. Мы пели и выпивали. А потом разошлись. Все по своим квартиркам. Уже поздно. У всех свои жизни. И занятия. И никто не обязан друг друга выслушивать.

Я устал. Я листал Дефо и не мог найти мой любимый отрывок из Робинзона Крузо. Я практически извел себя в поисках. Я хотел прочитать девице, с накрашенными ногтями,

свой чертов любимый отрывок из книги, которую я проглотил раз двадцать. Я листал и листал. Шшшшшарк — и ничего. В глазах сходилось и расходилось. Я беспомощное существо. Я совершенно иссяк. И понял я это, только когда пытался отыскать ебучий отрывок.

— Сейчас, сейчас, где-то здесь, а нет — не здесь. Черт! Погоди минутку, не засыпай. Вот, вот найду, и тебе понравится, тебе должно понравиться! Это же Дефо, мать его! — водил я пальцем по страницам, едва не рыдая. Практически впадая в истерику. Она спала, вытаращив жопу. Боже, блядь, Господи Бог — кому я Я беспомощное унылое уебище.

Наутро я нашел этот отрывок и обвел карандашом. Через неделю она собрала манатки и уехала, пока я в комнате трахал Свету Иванову.

Света Иванова сосала палец на моей ноге, пока я дрючил ее по-собачьи. Со стороны, думается, я был похож на срущего лесника. В такой позе заходил я в нее, ухватившись ладонями за сиськи, она постанывала и сосала палец. А я все думал: не потные ли у меня ноги Кончив в нее, я дал ей почитать рассказ. Она, не меняя позы, листала пять страниц, а в конце понимающе закивала своей аккуратненькой головкой. Я смотрел на ее жопу и курил.

— Заебись, — утверждала она. Я ей не поверил. Взобрался и отъебал во второй раз. Сдается мне, ее муж в этот момент работал как проклятый, чтобы прокормить свою невесту, а невеста оказалась блядью. Что поделать

Мир тесен как пизда монашки. И писатели здесь беспомощны.

Ты всю жизнь ищешь её. Это самое важное. Ничто не сравнится с женщиной, которой на тебя не начхать…

Вам может также понравиться...

Добавить комментарий