Маша и медведь

Новый ветеринар городского зоопарка – Борис Петрович, отмечал вхождение в коллектив как оно принято – скромным застольем. Душевно сидели с мужиками, выпивали, закусывали.
— Эх, Петрович! – выступал самый старый работник – сторож Кузьмич, «отпахавший на зверей», как он это называл, двадцать девять лет. – Хороший ты мужик! Приживешься ты у нас. Что говорить, а тебе тоже с работой повезло. Со зверями оно иной раз и лучше, чем с людьми. Это я по опыту своему тебе говорю. А зоопарк наш – знатный. Эт тебе не цирк заезжий. Тут, понимаешь, культура! Вековые традиции, понимаешь!
— Культура – Петрович ухмыльнулся, подливая горячительного в опустевшие стаканы.
— Да! – захмелевший Кузьмич рад почесать языком. – У нас тут, можно сказать, легенды рождаются!
— Ага, — расхохотался молодой уборщик, — про сбежавшего крокодила в городской канализации.
— Про крокодила – чушь! А вот про медведя – нет! Сам видел.
— Расскажешь – Борис Петрович не прочь был выслушать хорошую историю.
— Давай уже — заливай, все равно делать нечего, — подбодрил сторожа его младший товарищ — Вадим.
Кузьмич посидел с минуту, хмурясь и комично дергая седыми усами – видимо припоминал подробности, а после начал:
— Было дело в начале девяностых. Бардак тогда творился. Никто ни за что не отвечал. Ну да если б не бардак, может и не было бы истории. Привезли как-то к нам медведя. Не знаю, откуда они его взяли. Только зверь был страшный. Огромный, злобный. Его как выгружали, так он по-человечьи как-то кричал – жуть просто!
Умный, зараза – хоть в институт. Все понимал. Харчами перебирал. И культурный больно – в одно место гадил, а если не прибирали клетку – бесился, мог всю ночь орать. А видит – идет уборщик, сам заходит в «камеру», разрешает дверь за собой закрыть. К нему запросто никто не входил, хотя даже ко львам привыкают – заходят, а этот больно людей недолюбливал. Боялись его, даже когда он сытый и довольный, а уж если не в духе… Еще клетку мог открыть. Помню, на внешнюю ограду повесили замок хороший, а клетку на засов. Так он когтем подцепил – и гуляет по загону. Подошел к калитке, замок дергает. Я тогда чуть не поседел в свои двадцать шесть – думал, что раньше: подмога приедет или Потапыч наш из клетки выберется С тех пор закрывали его на несколько хороших замков, с ключами.
А работал у нас в то время сторож – наставником у меня был. Миша. Пил по черному. Жена от него ушла, дочку маленькую с ним оставила, вот он и злоупотреблял зеленым змием. А дочка эта его – серьезная такая девочка. Пришла раз к нам.
— Как тебя, девочка, зовут – спрашиваем.
А она насупилась:
— Мария Михайловна.
Так и называли ее Марией Михайловной – не иначе. Смеялись еще, мол, у нас даже директриса просто Ивановна, а эта шмакадявка – Марья Михайловна, понимаешь.
Так она тут в зоопарке нашем дневала и ночевала. А кто ее гнать-то будет – считай сирота при живых родителях. Даже не знаю, ходила она в школу или нет. Мишке до нее дела не было. Наши подкармливали ее, бабы одежонки ей какие-то старенькие приносили. Дитя полка, так сказать.
Дело было осенью. Деревья уже желтые стояли, но бабье лето – тепло. И ночи теплые. Пришел я на смену сутра. Как обычно, когда Мишку сменял, долго его искать приходилось. Он налижется, и спит где-нибудь под лавкой. Ивановна его только из-за дочки и терпела. Хотя толку – все равно девочка зарплаты той не видела. Так вот – нашел я Мишку – бесчувственно дрыхнет. Гляжу, а в сторожке нашей школьный портфель – тут где-то Мария Михайловна, значиться. Отчего ж не спит в такую-то рань
Пошел теперь малую искать. Бродил по всему зоопарку, ноги все истоптал. Нет нигде! Я уже и ко львам заглядывал, и к тиграм. Думаю, не дай Бог!..
А стал к медвежьему загону подходить, сердце так и йокнуло – вижу, краснеет что-то во внутренней клетке. Я бегом, залез на смотровую, заглядываю – лежит наша Маша в красном платьице в лапах у зверя. Меня чуть кондратий не хватил. Думаю — что уволят к чертовой матери, то это еще ничего, а вот девчушку жалко, не жила ж совсем. Гадаю, то ли мне Мишку в чувства приводить, рассказывать, что с дочкой его беда приключилась, то ли наших всех поднимать по тревоге, директрисе звонить.
Тут гляжу – пошевелилась… Я перегнулся, кричу:
— Мария!..
А она голову поднимает:
— Ой!.. Простите дядечка…
Вылезла из объятий медведя – тот только заурчал, и в дальнем углу исчезла. Через минуту выходит.
— Простите. Не говорите папе, пожалуйста.
А я не то что папе, я вообще дар речи потерял.
Через полчаса только смог спросить:
— Ты как туда забралась
Ну, она и рассказала, что давненько такое проделывает – через заднюю дверь заходит, ножичком карманным замок взламывает – и к медведю в клетку. Дрессировщица, понимаешь!
Уж потом я ее материл, правда заочно – когда в себя пришел, девчушки уже и след простыл.
Я всем сторожам рассказал, чтобы глаз с нее не спускали, что, мол, может зайти в клетку к крупному зверю. Кто ее знает – сегодня к медведю, завтра к тигру. А потом ищи косточки. Только она нас все равно перехитрила. Дружила с этим медведем. К другим зверям не лезла, а в той клетке прямо жила. Прижмется к медвежьему меху и спит. Он как в зимнюю спячку впадал, она грустила, поплакивала даже. А как девчонка долго не появлялась, так медведь места себе не находил. По клетке метался, ревел.

— Вот те – и Маша с медведем, — усмехнулся ветеринар.
— Ага.
— А куда Потапыч ваш делся
Кузьмич быстро налил себе в стакан беленькой, выпил залпом.
— Куда, куда Не знает никто. Слушай, как было. Десять лет девочка с медведем дружили. А потом помер Мишка – ну который отец ее. Водка сгубила. Похоронили. В тот же год сменили нашу Ивановну на нового директора – фраера какого-то. Он все перекроить хотел зоопарк. Замки поменял на новые, клетки переделал. А уж как персонал строил, тебе Петрович, не понять! Никому нельзя было войти на территорию не в свою смену, ни жену, ни ребенка не приведи, только по билетам. На ночь военизированную охрану нанимал. А Марью Михайловну нашу, она уже и школу к тому времени закончила – вообще пускать запретил даже по билетикам. Видно слили ему эту историю с медведем «добрые люди». Как медведь бесился – словами не передать! Прутья погнул – бросался на них. Крик — человеческий, отвечаю тебе, стоял! От еды отказывался. Директор новый панькаться с ним не стал: «Усыпить!» — и все тут. Да только ни у кого из своих рука не поднималась… Ждали какого-то заезжего ветеринара.
Вот я раз выхожу из зоопарка, а там она стоит – Мария Михайловна. Не узнать – выросла, похорошела. Невеста!
— Дядя Кузьмич, — говорит, — я знаю, что хотят его усыпить… Дайте попрощаться.
И плачет.
Жалко мне ее. И мишку жалко. Она плачет и я плачу. Стоим вдвоем под зоопарком…
Короче, растрогала она мое сердце, узнал я, что директор в командировку отбыл и провел ее. Открыл клетку, впустил. И мысли не было, что медведь ей какой вред причинит.
Сам гляжу: вошла она, медведь к ней. Села, он лег, голову ей на колени положил. Она его гладит, а он ворчит – жалуется. Прощаются…
Я над этой клеткой всю ночь просидел – глаз почти не смыкал. А под утро вижу – нет медведя. Как так Замок на месте, с моей стороны заперт. Надежный, новый – ножичком не откроешь.
А медведя-то нет! Мужик какой-то. Заросший, косматый. Голову точно так же ей на колени положил. Я открываю клетку, ору.
— Где, — говорю, — Такая-растакая медведя дела!
А она улыбается только.
— Не волнуйся, дядя Кузьмич. Все равно его усыпить хотели. Нет больше вашего медведя.
И мужика того за руку хвать — и тащит из клетки.
Я ему:
-А ты кто такой будешь, чтоб тебе пусто было!
Он молчит. А я смотрю – на нем одежда Мишки – Машиного отца покойного.

Кузьмич умолк, задумчиво глядя в одну точку перед собой.

— И кто это был – спросил младший сторож.
— Кто – вздрогнул Кузьмич.
— Ну… с Марией кто ушел
— Не знаю… — почему-то шепотом ответил Кузьмич. – Но думаю, что медведь. Не нашли ведь зверя. Ни живым, ни мертвым. Если бы она его тогда выпустила, в городе бы видели. Медведь человеком стал…
— Оборотень… что ли.. — пробормотал Вадим
— Ты чего, Кузьмич Завязывай с выпивкой! – рассмеялся ветеринар.

***

Борис Петрович, возвращаясь вечером домой, еще твердо держался на ногах – чтобы взять медработника, тем более ветеринара, нужны гораздо большие дозы горячительных напитков. Взгляд зацепился за веселую вывеску: «Пирожковая «Маша и Медведь», с картинки смотрели смешная девочка в веснушках и здоровенный косматый зверь, которые в отличие от названия ничего общего с популярным мультиком не имели.
А ведь каждый день проходил мимо пирожковой, но внимание обратил только сегодня – после рассказа Кузьмича. Ухмыльнувшись, Борис Петрович направился было дальше, но тут из пирожковой пулей выскочила девчушка лет шести, едва не сбив ветеринара с ног.
— Ой… Извините…
— Ох ты и скоростная, — рассмеялся Боря, — не ракетой случайно зовут
— Нет, — серьезно отвечала девочка. – Я — Алиса Михайловна.
— О-о-о! – еще один повод вспомнить байку Кузьмича. – А я думал – ты Маша, как на вывеске.
— Маша – это моя мама, а папа – Миша.
— И где ж они
— Вон! – девочка кивнула на выходящую из пирожковой пару: тоненькая светловолосая женщина и крупный плотно сбытый мужчина. Он повернулся к Борису спиной, проворачивая ключ в двери. Видимо хозяева – запирают заведение на ночь.
— И мой папа, — добавила Алиса приглушенным шепотом, — настоящий медведь!..
Мужчина обернулся – в нем на самом деле было нечто медвежье: хмурый взгляд исподлобья, косматая густая шевелюра, борода, мощная фигура. Он молча кивнул Борису, женщина улыбнулась, а Алиса Михайловна помахала ладошкой.
Борис Петрович стоял, смотрел вслед удаляющейся троице и невольно начинал верить в историю Кузьмича.

©