— Вот видишь, прекрасно справляюсь одной, — отметил я, поворачивая кусок медвежатины на вертеле.

Мой друг с сомнением покосился и буркнул:

— А что ты станешь делать, если тебе понадобится вторая, бандит однорукий

Мы с Руди расположились на краю обрыва, а под нами синевато-зеленым морем раскинулась северная оконечность Великого леса. Внизу мерно качались под порывами ветра несколько воздушных змеев моей Лепилы.

Я с грустью посмотрел на замотанный белыми нитями обрубок — все, что осталось от левой кисти после встречи с гризли. Руди, конечно, прав. Положить ружье на культю и бахнуть я могу, да. И ложку можно одной рукой держать. Но вот пустить змея — точно нет.

— Попроси Лепилу-то, — Руди с трудом выдавил из себя эту фразу.

— Не. Мы поссорились.

— Да ладно. На тему

— Она хочет чаще выбираться в деревню.

— Мда… Объясни, что на вас ответственная работа. Что деревенские вас не понимают и боятся.

— Да она и так знает. Женские заморочки, — сказал я и усмехнулся. — Готово. Налетай.

Мы принялись за напавшего на меня гризли. Вскоре я наелся сочного мяса и принялся размышлять.

— Да я и не особо хочу, если честно. Лечиться долго, мне некогда. Её это не волнует, она даже не заметит, что чего-то не хватает.

— Ты сумасшедший, Ёж.

— Будто что-то новое.

— Ладно, — Руди подхватил ружье, выстрел которого спас мне жизнь вчера и вскочил на ноги. — Дело твое конечно. Передай ей, что Арнольд уже совсем загибается со спиной и согласен на лечение.

— Ну пусть сам и приходит.

— Нет! — страх мелкими морщинками собрался в уголках его сжатых губ. — Лучше, когда она сама забирает

— Хорошо, хорошо, — я успокаивающе поднял руки и закивал. Сложно спорить с человеком который убил пытавшегося тебя сожрать медведя. Даже если он не прав. — Будь здоров. Спасибо за твою меткость.

— И ты.

Привычный путь вниз по склону занял немного времени. Я взял направление к блестящим на солнце воздушным змеям и углубился в чащу.

В нашем лесу стоит мертвая тишина. Многие думают, будто я защищаю Лепилу от медведей и волков, но на деле скорее всех вокруг надо защищать от нее. На пути к дому то и дело замечаешь торчащие во мху белые кости: моя жена охотник что надо.

Деревья у нашего дома увиты десятками нитей воздушных змеев. А над ним…

Я застыл на месте в всепожирающем ужасе.

Из темноты в кронах деревьев бесшумно выступил огромный паук. Восемь лап и четыре руки, пальцы на которых непрерывно двигались, будто перебирая невидимую паутину. Кроме двух нижних — в них он держал по кокону. Опустив их на землю рядом с домом, Ткач повернул ко мне почти человеческое лицо с провалами полных мрака глазниц.

“Двое. Третий не выжил, был слишком слаб. Передай в деревню”.

“Хорошо…” — подумал я. Не знаю откуда, но всегда знаешь, что паук понял твой ответ. Всегда знаешь, что он сейчас появится. И по-прежнему боишься, хоть и провел с ним, считай, всю жизнь.

Беззвучно он перешагнул наш дом и скрылся в чаще. Солнечные лучи с нетерпением прорвались на поляну и, сбросив оцепенение, я пошел к жене.

Распахиваю дверь и вижу ее за работой — плетет что-то. Пока не слышит, что я пришел. Шаг через порог, звук рвущейся тончайшей паутины и белесые слепые глаза обращаются ко мне.

Теплая улыбка.

— Ёж, это ты

— Какой Ёж Нет здесь никакого Ежа, — протягиваю я шутливым тоном. — Твой друг только что принес два кокона.

— Я знаю. Третий не выжил.

— Да.

Больные исцеляются полностью, но некоторые не выживают. Так что за помощью Лепилы и ее паука обращаются только в крайнем случае.

— Есть будешь — спросила она, уже хлопоча у печки.

— Только только отобедал медвежатиной.

— Откуда

— Руди подстрелил.

— Ну, хоть чая выпей.

Я беру кружку и вдыхаю терпкий и возбуждающий запах иван-чая с имбирем.

— Все спокойно

Лепила кивает, не отрываясь от плетения.

— Пойду в деревню. Не скучай.

— Хорошо, — она обнимает меня. — Возвращайся.

Я отвечаю поцелуем и выскальзываю из цепких объятий.

За порогом уже темно. В воздухе висит тяжелый дух приближающегося шторма. Коконы легко вскрываются ножом; окрепшие и помолодевшие лица радуют глаз. Накрыв своих пассажиров парой шкур, я пускаюсь в путь.

***

В деревне меня встретила непривычная тишина. Ни детских криков, ни стука инструментов, ни женских перебранок. На встречу скрипу моей телеги вышел бледный, как смерть, Руди.

— Ёж, у нас беда, — его шепот звучал непривычно громко. — Какая-то зараза. Дети не могут есть, даже от воды их тошнит, и они кричат от боли… Люди пошли в лес, к Ткачу. Он нас проклял, он хочет больше еды, хочет сожрать нас, — его прервал приступ кровавой тошноты.

Я бежал. Распряг лошадь из повозки и направил ее к лесу. Гнал до самой опушки и под каплями начинающегося ливня вошел в лес. Деревья приглушили раздающиеся вдалеке раскаты грома, и я направился к Логову. Ткач обычно не сидит на одном месте, а перемещается по своему участку леса, но найти его несложно; следы паутины приведут прямо к цели. Но в этот раз я шел по следу, который оставили люди, и скоро услышал свою цель.

— Осторожней! Заходи слева! — В вышине над Логовом воздушные змеи мечутся в порывах ураганного ветра.

— Оно питается нами! Смелее! За детей! — Женские голоса гремят, сливаясь с раскатами грома.

Я выскочил на увитую паутиной поляну. Коконы гроздьями висели на ветвях. Ткач застыл между стволами деревьев, будто не замечая размахивающих факелами людей. Белые нити в нескольких местах почернели от копоти, но паутина не горит. В паучьем брюхе виднелись дыры от выстрелов, но, похоже, у них кончился порох. Осмелевшие сельчане уже принялись кромсать вилами паучью лапу.

— Стойте! — несколько пылающих безумием взглядов повернулись ко мне.

— Ёж, помоги нам!

— Ты должен убить его, Ёж!

— Он хочет сожрать детей и наслал на них болезнь!

— Он не может насылать болезни! — я кричал, не в силах сдержать злости на их глупость.

— Нет, это его проклятие!

— Да чего вы ждали! — бледные лица будто дрожали в отсветах огня, у многих на одежде были следы крови. — Ёж паучий прихвостень!

Вилы повернулись ко мне. Я увернулся от первых, попытался отбить рукой вторые. Но нельзя отбить что-то рукой, которой нет: бок прошило болью. А потом сверху опустилась огромная тень.

Мой обидчик превратился в месиво переломанных костей. Крики смолкли. Чтобы через секунду смениться воплями ужаса. Паук методично раздавил окруживших меня людей, а остальные сбежали в лес. Он не стал их преследовать, и повернулся ко мне.

— Со-о-о-он, — прошипел он, и обхватил меня передними лапами. Хлынувший ливень смывал с него человеческую кровь и собственный ликвор. Я заметил, что не только мне воткнули вилы в пузо. Похоже, пауку надо восстановить силы, и теперь он подкрепится мной.

— Если… Ты меня понимаешь. Передай Лепиле, что я люблю ее! — успел крикнуть я, прежде чем почувствовал укол жала в ноге. Горячая волна прокатилась по телу, а за ней — нарастающая сонливость.

“Она услышала тебя”, — Паук, не отрываясь, смотрел на меня пустыми глазами. Последнее, что я почувствовал, были покрывающие лицо нити паутины.

***

Тишина. Тепло. Свет. Я начал двигаться и услышал звук разрываемой паутины.

Полуденное солнце, прорывающееся через ветки деревьев и нити паутины, ослепило меня. Я сжал руками края кокона и разорвал его полностью. Только после этого до меня дошло, что обе кисти на месте.

Одежды на мне больше нет, как и раны на животе. Похоже, меня спасли, а не съели. Рядом с моим коконом лежало тело моего спасителя. Безглазое лицо спряталось между восьми лап, и все тело будто сдулось, как поникший воздушный змей. Я оторвал от одежды убитых пауком односельчан пару тряпок, чтоб прикрыть срам.

Деревня встретила меня полной тишиной. Как и дом Руди.

— Ты кто — услышал я переступив порог. У печки сидела его дочка.

— Ты Маша

— Да! Откуда ты знаешь

— Я друг твоего отца. Где он — она опустила взгляд в пол и шмыгнула носом, прежде чем ответить.

— Они с мамой лежат на кровати и не двигаются, совсем-совсем, — девочка мяла в руках какую-то игрушку. — Пойдем покажу.

Некоторое время мы разглядывали ее заснувших навсегда родителей.

— Ты же знаешь, что это значит

— Да, — ответила она, и заплакала.

— Ну, ну… Пошли со мной.

В деревне осталось человек десять. Все, кроме детей, проводили меня ненавидящими взглядами. Но мне было плевать: я шел домой.

— А куда мы идём

— К моей жене. Она раньше говорила с пауком, исцеляла людей с его помощью. А теперь паук мертв, как твои родители. И мы свободны… хоть я и не рад этому. Придется уехать, думаю.

— А я

— Если хочешь, возьмем тебя с собой.

Девочка удивленно посмотрела не меня в ответ. Должно быть, не поняла.

— Пойдем, нас ждут, — я уцепился за ее маленькую руку, чтобы успокоить расшатавшиеся нервы. — Мы идем домой.

И мы пошли, туда, где меня ждала моя любовь, лучший из видов самообмана.

Где меня ждало то, во что я хотел верить и то, во что я поверить не мог.

Дома у остывшей плиты лежал комок паутины.

Все, что осталось от куклы Ткача: моей жены и моей иллюзии.

© Большой Проигрыватель