Крымский ад Чуковского .

«И вот уже тянется мутная гряда — Крым, где ее могила. С тошнотою гляжу на этот омерзительный берег. И чуть я вступил на него, начались опять мои безмерные страдания. Могила. Страдания усугубляются апатией. Ничего не делаю, не думаю, не хочу. Живу в долг, без завтрашнего дня, живу в злобе, в мелочах, чувствую, что я не имею права быть таким пошлым и дрянненьким рядом с ее могилой — но именно ее смерть и сделала меня таким. Теперь только вижу, каким поэтичным, серьезным и светлым я был благодаря ей. Все это отлетело, и остался… да в сущности ничего не осталось», — с горечью замечал писатель. Она — его младшая дочь Мария (Мурочка) Чуковская, которая в ночь на 11 ноября 1931 года скончалась от осложнений костного туберкулеза в Крыму, где и нашла свой последний приют. Ребенок, без которого не было бы ни сборника детских стихов «Муркина книга», ни сказки «Чудо-дерево», ни повести «Солнечная», а, возможно, и увлекательного исследования детской речи «От двух до пяти», героиней которого она стала.
Корней Иванович писал, что Мура была долгожданным чадом, «которое — черт его знает — зачем захотело родиться в 1920 году, в эпоху Горохра и тифа».
Биографы Чуковского утверждают, что Мура была, пожалуй, самым близким для него человеком. «Чуковский научил ее читать и писать стихи, любить литературу, «пропитал ее стихами», по его собственному выражению. Он вырастил абсолютно понимающее, все чувствующее, тонкое и музыкальное существо, воспитал для себя идеального читателя, друга и собеседника… Мура стала необходимым катализатором для его творчества. Умная и деликатная, наделенная необузданным воображением и глубокой сентиментальностью, нежная, хрупкая Мура была любимицей всей семьи — но для Чуковского она была большим. В Муре была его жизнь, его душа, его поэзия», — считает исследователь Ирина Лукьянова.
В конце 1929 года у девочки обнаружили костный туберкулез. В то время еще не создали лекарств для лечения болезни. Единственно возможным и по-своему правильным было решение отправить Мурочку на лечение в прославленную «Бобровку» — противотуберкулезный детский санаторий имени Александра Боброва в Алупке.
В санатории, где не разрешалось посещать больных каждый день, Мура, тоскуя и вспоминая малую родину, писала стихи. Часть произведений дочери Чуковский приводит в книге «От двух до пяти», в том числе и стихотворение «Воспоминание»:
Я лежу сейчас в палате
Рядом с тумбой на кровати.
Окна белые блестят,
Кипарисы шелестят,
Ряд кроватей длинный, длинный…
Всюду пахнет медициной.
Сестры в беленьких платках,
Доктор седенький в очках.
А за сотни верст отсюда
Звон трамваев, крики люда.
Дом высоконький стоит,
Прямо в сад окном глядит.
В этом доме я роди́лась, В нем играла и училась.
Десять лет там прожила
И счастливая была.
В сентябре 1931 года Чуковский отмечал, что изможденная болезнью 11-летняя Мурочка, уже год находившаяся в «Бобровке», старается быть веселой, поражая родителей своей великолепной памятью и тонким пониманием поэзии.
В ночь на 11 ноября Муры не стало. Спустя два с половиной часа после смерти дочери Чуковский записал в дневнике: «Ровно в 11 часов умерла Мурочка. Вчера ночью я дежурил у ее постели, и она сказала:
— Лег бы… ведь ты устал… ездил в Ялту… Сегодня она улыбнулась — странно было видеть ее улыбку на таком измученном лице; сегодня я отдал детям ее голубей, и дети принесли ей лягушку — она смотрела на нее любовно, лягушка была одноглазая — и Мура прыгала на постели, радовалась, а потом оравнодушела. Так и не докончила Мура рассказывать мне свой сон. Лежит ровненькая, серьезная и очень чужая. Но руки изящные, благородные, одухотворенные. Никогда ни у кого я не видел таких».
Гроб с телом дочери Чуковский заколачивал вместе с врачом Леонидом Добролюбовым. Они же и Мария Борисовна отнесли его на кладбище и опустил в могилу. «Погребение кончилось. Все разошлись молчаливо, засыпав могилу цветами. Мы постояли и понемногу поняли, что делать нам здесь нечего, что никакое, даже самое крошечное общение с Мурой уже невозможно — и пошли к Гаспре по чудесной дороге — очутились где-то у водопада, присели, стали читать, разговаривать, ощутив всем своим существом, что похороны были не самое страшное: гораздо мучительнее было двухлетнее ее умирание. Видеть, как капля за каплей уходит вся кровь из талантливой, жизнерадостной, любящей», — так описывает Чуковский развязку трагической истории. Пожалуй, в ноябре 1931-го его жизнь навсегда разделилась на до и после.
Легендарный отец посвятил ей совсем не детские пронзительные посмертные стихи:
… А девочка в коричневых чулочках
Обманутая, кинутая мною,
Лежит одна, и ржавые шипы
Вокруг ее заброшенной могилы
Свирепо ощетинились, как будто
Хотят вонзиться в маленькое тело —
Домучивать замученное мной.
И всякий раз, когда я подхожу,
Я слышу крик, как будто бы она
Меня, убийцу, громко проклинает…
Да, не было такой кровавой муки,
Которой я не мучил бы тебя!
И скаредному богу было жалко
Порадовать тебя хоть самой скудной,
Хоть самой бедной радостью земной.
Другим и беготня, и брызги моря,
И праздники, и песни, и костры,
Тебе же темнота кровавой рвоты,
Надрывы кашля, судороги боли
И душная предсмертная тоска…

Алексей Вакуленко.