«Войну выиграл прусский учитель».

Фраза Бисмарка не ассоциировалась у меня в старших классах с Франко-Прусской и даже с самим Бисмарком. При всем уважении к предыдущим школьным учителям, они не могли сравниться с Игорем Владимировичем, пришедшим в старших классах. Полковник танковых войск, участник подавления Пражского восстания, мог прервать учебный материал рассказами о настоящих боях. В описании мытья кенигсбергских старых казарм слышались нотки старых времен, гул тевтонских замков и могилы Канта. Моё знание истории помогало в школьные годы сглаживать среднюю успеваемость, потому что я, благодаря тем же перестроечным фильмам, имел представление, что было до меня в жизни общества и тех же учителей. Учителя не всегда понимали меня, в виду разнице вкусов, но я хотя бы мог говорить на человеческом языке, с их точки зрения. Бывали забавные казусы, вроде выездов на патриотические мероприятия с ОБЖ-шником. Я не был лучшим стрелком из пневмата или отличником ОФП, но мы вели с этим крепко сбитым мужчиной разговоры об околополитике, субкультурах и прочем. Один раз он сказал: «А не хочешь в реальную банду с настоящим стволом». Я так и не понял, была ли это шутка.

Но вернемся к прусскому учителю. Кроме боев в Чехословакии, Игорь Владимирович много описывал службу в Германии. И советовал именно мне поступать в Германско-Российский Институт Екатерины Великой. Предыдущие учителя ставили хорошие отметки, если ты мог что-то промямлить по поводу предмета, этого было достаточно. Хотя в пятом классе древний мир вела калмычка, она мне сказала о забитости верхней чакры и как её прочистить — совет дельный. Игорь Владимирович был строг, и меня предыдущие годы разбаловали, можно было сказать уверенный бред и получить 5. При нем халява закончилась, и порой перед классом, который считал меня просто асом по истории, случались конфузы.

Урок про Октябрьскую Революцию. Даты, события, всё стандартно. Вдруг учитель коварно улыбается (у него были причудливые складки-шрамы, реально напоминал Темного Императора):

— Любопытен национальный состав большевиков. Троцкий (Бронштейн) – бурят.
— Правда — Девочка с четвертинкой бурятской крови записывает не без гордости.
— Радек — эстонец.

И все в таком духе. И весь класс записывает а мы с историком переглядываемся и чуть ли не ржем. Да, черносотенно, да, сейчас эти подсчеты уже всех достали. Но я тогда читал странные книги в книжных магазинах и впервые услышал такое из уст живого человека. Мы оба знали тайну, а вокруг были наивные профаны. Великолепное чувство.

Потом в школе были дебаты в честь недели толерантности. Игорь Владимирович попросил ему быстро рассказать перед дебатами разницу между НС и фашизмом. Удовлетворившись ответом, он сел в зале. А поняв, что я нормально держусь против оппонентов, незаметно ушел.

11-й класс. Личные переживания, рок-концерты и история. Оглядываясь, многое хочется переиграть, но в дороге я не сомневался. Не хочу обижать грибников других профессий и увлечений, но тогда мне хотелось отвергнуть все предметы кроме истории. И дорога была только на истфак как в сказочное место, где нелюбимых предметов не будет. Маме предлагали по блату меня устроить в престижный технический институт но она честно ответила: «История единственный предмет, который его не надо заставлять учить». Помню день открытых дверей в РГГУ. В ожидании лектора, я изучал бокс по переписке, вырезанный поколениями на большой парте. Свастики и руны соседствовали с арабской вязью, зацементированные взаимными оскорблениями. Принцип блогов ещё не был применен, а на парте его не использовали и подавно. Но я смог отследить конфликт цивилизаций. А потом вышел очень светлый человек, я не помню, что он говорил, но я угарел. И все в зале угарели, а родители были очарованы.

Я стал ходить в РГГУ на курсы по истории и английскому. Школа была уже старой одеждой с её дежурствами по столовой и даже подготовкой к моднейшему ЕГЭ. А я убегал после уроков на Китай-Город, любовался из окна старой Москвой. И, естественно, впитывал, стараясь миновать человеческий фактор даже из уст потрясающих людей. В конце концов, меня там нарекли Вальдемаром. Меня смущало наличие в нашей группе забавного еврейского паренька, который не мог поступить, кажется, два года подряд. И он всё равно ходил на курсы, ибо они давали дополнительные баллы, выучив материал наизусть и даже перебивая лектора. В итоге он поступит и всё будет у него хорошо.

И вот он, экзаменационный день, главное здание Историко-Архивного поражает своими размерами и мощью. Ты чувствуешь в каждом закоулке, старом лестничном проеме и кабинете удивительную тайну, которая изменит твоё восприятие реальности на 180 градусов. К сожалению, вступительные экзамены я не прошел, мир тайны ускользал. Родители собирались брать кредит, чтобы я учился на платном, я был против. Мама случайно попала на день открытых дверей в МПГУ, сказала — вот есть рабоче-крестьянский институт. Вначале я был не в восторге, серое здание гуманитарного корпуса расчеловечивало и не напоминало о сказочном замке РГГУ. В главном корпусе МПГУ в центре мне бывать приходилось по учебным делам, и это были чудесные впечатления, но учиться в этих старых аудиториях с деревянными дверьми не приходилось.

Первые экзамены в МПГУ и снова не прошел. На счастье был отдельный набор в группу учителей православной культуры. И хоть меня пытались уверить, что туда отбирали отдельно лучших, я сам второй бросок костей воспринимал как факт неудачи. Но ни о чем не пожалел в дальнейшем и нашел верных друзей. Забавное отношение вообще к «православной группе». О нас ходила слава как о таких аскетах, которые сознательно выбрали этот путь, хотя большинство (как и я) просто пытались поступить. На тот момент третий курс нашей группы был полностью из блэк-металлистов, что подчеркивало иронию. Откуда появилась такая слава нашей профориентации, мы так и не узнали. Группе нашей досталась козырная аудитория, служившая проектной работой для выпускницы худграфа. Стены были украшены известными изображениями скифов. Бородатый муж натягивает тетиву лука, бой скифа с греком и т д.

Все ходили на местные курсы, и давно были знакомы, мне было непросто вливаться в поток, тем более, что я не пил. Хотя позже все привыкли, что мне весело без допинга и со мной вполне можно вести светские беседы. Контингент разный: раздолбаи, странные, ботаны, смеси в различных пропорциях одних тех и других. Было много таких как я, кто хотел максимально академично разобраться в себе, своих взглядах, религии, идеологии. И для этого пришли в монастырь, где делают учителей. Вместо Хогвартса я попал в Шаолинь. Мы были молодые, нетерпеливые. Мол, знаем, что история это оружие, покажите нам сразу ката «Алмазный палец» или как убивать прикосновением ладони. Вспоминается фильм «Карате – пацан», где Джеки Чан учит своего подопечного правильно вешать куртку, и это оказывается базой движений. Так же и нас пичкали многими дисциплинами, важность которых я понял лишь потом. Для нас каждый исторический факт, будь он трагичен или анекдотичен, мог стать информационным оружием или шутихой, вроде показанного мной школьного разговора про национальный состав большевиков. Это как добыча черными копателями пороха из старых снарядов. Несмотря на прокаченный навык «говорить о том, чего не читал», мы всегда знали, что лучше прочесть, и найти нечто. Случались анекдотичные случаи: «У вас в библиографическом списке Геббельс. Вы этого не видели!». Когда я приступал к Попперу («Открытое общество и его враги»), мои друзья провожали как шамана в нижний мир, ибо эту книгу читали только Дугин и Новодворская: «Осторожно, вдруг щупальца вырастут».

К сожалению, я отставал, но пытался искренне вникнуть. У меня это не вылетало после экзаменов, знание оставалась таким стёклышком от каждого преподавателя, сквозь которые я мог смотреть на калейдоскоп прошлого. Плюс, я был ленив и практически каждый вечер у меня были тренировки. Но я чувствовал себя в своём мире, касте, движении. Гуляя по родной улице встретил школьного учителя Игоря Владимировича. Старик спросил меня «Ну как» «Вот читаю про палеографию, а вечером на фехтование» «Живешь полной жизнью.». И только тогда я понял, насколько это золотое время.

Преподаватели цепляли тем, что каждый реально переживал свою эпоху. Античники не любили христианство, как иудейскую секту. Медиевисты были более мистичны что ли. У специалистов по абсолютизму оживали картины дуэлей, балов и гусарской лихости. Кафедра истории КПСС вела историю России 20-о века как будто смены режима не произошло. Особым шармом обладали восточники, как истинные практики. Наш преподаватель объездил много стран, шутил с египтянами, что арабский выучил в тюрьме, пил в самой древней мечети, охотился на кобр. А забавный дядечка, читавший лекции, во время событий «падения черного ястреба» ходил в джунгли за древними огромными масками. Типичный интеллигент мог открыться как разведчик с китайской границы. Преподавательница по физиологии и анатомии пропагандировала евгенику. Психолог агитировал за Приморских Партизан. Только научрук Ивана Миронова после подвигов своего аспиранта не удивлялась нашим телегам: «А, все мои студенты экстремисты».

Философию вел знаменитый Пётр Рябов. И при всём моем несогласии с его политическими воззрениями, это великий учитель. Сталкиваясь с философской литературой, я благодарен ему, что он научил меня понимать множество терминов и понятий. Советую всем скачать его лекции по тому же экзистенциализму. Экзаменационный билет у меня был самый первый с легкими вопросами вроде зачем нужна философия. Я сказал, что вижу разлитую реку эйдосов, и мне надо знать, что черпать из неё.

Социальную философию вел крепкий пожилой мужчина, язык не повернется его назвать стариком, Киреев Генрих Николаевич. Поджарый, с вытянутым правильным лицом. Он походил на классического немецкого профессора. Автор учебника и спецкурса по социальному насилию. С ужасам понимаешь сколько ему лет, когда он говорил: «Я пошел за отцом на фронт». Генрих Николаевич и Петр Владимирович долго смеялись узнав, что газета ЛДПР не взяла мой текст как «недостаточно радикальный».

К 9-у мая увидел стенгазету с ветеранами МПГУ. Киреев на фотографии был смеющимся нордическим моряком, его можно было перепутать с противником. Рядом была фотография курносого щекастого мальчишки, который стал в итоге злобинским Дедом и хранителем музея Жаровым. Дед во время первой экскурсии по музею угрожал зарезать штык ножом любителей теории Резуна-Суворова. Как-то с другом мы оказались в Думе на круглом столе по вопросам ЕГЭ п о истории. Жириновский сидел в соседнем кабинете, но не вышел к присутствующим. В наш МПГУ послали машины за деканом и замом. Мы думаем, вау, сейчас зайдут наши руководители, а мы уже тут сидим. Наш институт прислал старика Жарова. Дед сразу представился как ветеран Финской кампании: «Воюю я с 1940 года». Депутаты хлопали, ибо Дед не сказал, что войну свою он закончил. Хранитель музея игнорировал вопросы о ЕГЭ и рассказывал, о прелестях штыковых атак. Нам тоже оставалось только похлопать Деду.

Когда начались спецкурсы, я старался ходить на всё, до чего мог дотянуться. Экзистенциальная философия, герои и битвы раннего Средневековья и многое другое. И бегом на тренировку. Дома я только спал. Наверное, образцом я считал Джона Микла, историка, бодибилдера и вокалиста группы Thor.

Был потрясающий спецкурс по истории Франции. Его вёл харизматичный мужчина маленького роста с бородой и в очках. Когда он сказал: «Прохоров прячет своё золото», то образ мудрого гнома только усилился. Его коллега с той же кафедры Запада, наоборот, по-эльфийски стройна с чарующим голосом и, несмотря на возраст, выглядела моложе некоторых девушек в потоке. Я хотел прочесть доклад по неодруидизму и новым правым. При упоминании Аллена де Бенуа и его книги «Как можно быть язычником сегодня», преподаватель поразил меня: «Мы переписывались с ним. Он присылал мне в Союз свои журналы со свастиками на обложке». Я посмотрел на него как на персонажа «Астерикса и Обеликса». Друиды срезающие омелу, к которым прилетает король птиц-крапивник. Книга с адового правого сайта оказалась так цепко скреплена с реальностью.

Я мало запоминал концепций и фактов, больше курьезов и анекдотов. Символом группы стал Граф Безбрежный Фёдор Иванович Толстой-Американец. Особенно нас впечатлило его путешествие с обезьяной через всю Сибирь в Петербург, но советую вам ознакомиться со всеми его приключениями. Забавно ощущать себя в интернете апологетом академической науки, в институте многие бы этому удивились. Преподаватели советовали мне идти в литинститут, ибо история для меня была материалом для вдохновения. Де Голль у мене мог предстать королем галлов, победивший алеманнов и уснувший тайным сном. Рузвельта я мог сравнить с Тором, а антикризисные меры со знаменитой рыбалкой. Мне говорили каждый раз: «Тебя заставят писать серьезно», а я каждый раз доказывал — нет. Я понимал, что я не подхожу под ГОСТ историка. Я не могу ввести в науку новый источник, не хочу сидеть в документах или как Индиана Джонс бегать по древним пирамидам, но я испытывал пиетет к таким людям. Академизм для меня, как Грааль, я не смог его взять, но видел святых, которые смогли. Я ощутил историю на двух практиках. На архивной читал переписку Набокова (отец писателя, глава МИД Колчака) с губернатором Сахалина. Ощутил боль вековой давности. И во время археологических раскопок скифов, ты смотришь на эти курганы и на реку, которая высохла тысячи лет назад, из которой пили эти люди и их скот. Это тоже своеобразная боль.

Педагогические практики прошли очень удачно в двух гимназиях. Дети были очень культурные и для своего возраста (7-е классы) очень тихие. Я рассказывал про гуситские войны, под впечатлением фильма Отакара Варвы. До сих пор перед глазами картина: «Кожу Яна Жижки натянули на барабан!». Звонок, крики детей смешивают переживания от истории и окончания урока.

Перед защитой диплома я не спал, как и перед поступлением в МПГУ. Нет, к сожалению, я не бдел в молитве, как полагается рыцарю, просто не мог уснуть. Рецензию на мой диплом писал доцент академии ФСБ. Не скрою, у меня были небрежности, но мой оппонент вскрывал меня изощрённо, начальник комиссии смаковал все страницы, мой научник выкручивался как мог. «Данная рукопись является потоком сознания! Любая рукопись поток сознания!», «Владимир выдумал гражданскую войну на Руси — Самородок! Из таких академики выходят!». В конце рецензент опомнился и посоветовал поставить мне высокую оценку, ибо оригинально. Комиссия согласилась. А потом я собирал бумаги в разных корпусах, и говорил этим стенам спасибо за золотые годы.

©Вальдемар Квасков.