Нет, не поймет

Все началось с того, что племяш, пришедший в гости, нашел в одном из шкафов пыльную коробку со старенькой настольной игрой и, заинтересовавшись, притащил её ко мне.

— Дядь Дрюш, а что это такое – спросил он, снимая крышку и вытаскивая на свет ветхую, заклеенную потемневшим скотчем игровую карту.
— О! – обрадовался я, бережно вытаскивая фишки и кубик. – Сейчас покажу. Мы в эту игру любили с друзьями в детстве играть.
— Давай сыграем! – загорелся племяш и тут же растерянно добавил. – А как играть-то
— Выбираем себе фишки, ставим их на старт и потом определяем, кто первый бросает кубик. Вот смотри. У меня выпало «пять», поэтому я передвигаю свою фишку на пять ходов вперед. Раз, два, три, четыре, пять.
— Тут написано, что вы нашли горшок с золотом и можете сходить еще раз, — прочитал по слогам племяш. Я улыбнулся и снова бросил кубик.
— Теперь ты, — но племяш, сходив в итоге пару раз, разочарованно хмыкнул и, выклянчив у матери телефон, уселся на диване и погрузился с головой в кормление каких-то страховидлов, которые клянчили у игрока монетки и еще больше сладостей. Стоит ли говорить, что на лице ребенка витала улыбка, а в глазах горел восторг.

Такой восторг горел в глазах и у меня давным-давно, когда отец, вернувшись вечером с работы, протянул мне эту самую игру. Я давно её приметил в книжном магазине, мечтал, как буду играть с друзьями, а потом долго не мог уснуть и каждый час вскакивал с кровати и бежал к столу, на котором лежала новенькая игра. Словно я боялся, что она исчезнет, как только я засну. В моем детстве не было мобильных игр, интернета и всего, что есть у современных детей. Но была фантазия.

В любое время года двор, где я жил, был полон детей. Совсем маленькие играли в песочнице, лепя куличи из песка, размешивая кашу-малашу из того же песка и воды, катали игрушечные машинки, перед этим построив самый настоящий город, выходящий далеко за пределы песочницы. Более взрослые, как я, играли в войнушку, в догонялки, в прятки, в «Выше-ноги-от-земли» и миллионы других игр. Старшие ребята, вечером заняв один из столиков у гаражей, играли в карты или пели песни под гитару. Утром мы находили там пустые бутылки, которые бежали сдавать в специальные пункты приема, а потом покупали на полученные деньги «Чупа-чупсы», «Турбо» или новенькие кэпсы, которые мы называли фишками. Нас было очень сложно загнать домой, а тех, кого все-таки загнали родители, провожали сочувствующими взглядами. Они потом смотрели на играющих из окон своих квартир с небывалой тоской и завидовали тем, кто мог гулять, играть и веселиться. Сколько было игр… И вспомнишь-то далеко не все.

Главное веселье начиналось тогда, когда хоть один ребенок выходил на улицу и усаживался рядом с песочницей или на построенном студентами архитектурного института городке. Его замечали почти моментально и из подъездов вовсю спешили на улицу другие дети, ждущие «первого» с самого утра.
Затем начиналась разминка перед вечерним весельем. Мы садились на лавочку и играли в «Съедобное-несъедобное» или «Джон». Здесь правила были простыми. Ведущий называл съедобные или несъедобные вещи, и в момент, когда озвучивал это, бросал мячик. Съедобное надо было ловить, а несъедобное отбивать. Если ты отбил съедобное или поймал несъедобное, то занимал место ведущего и так много-много раз. С возрастом игра усложнялась, потому что дети взрослели, подслушивали у взрослых ругательства и шепотом их озвучивали, как очередную несъедобную гадость. Над тем, кому досталась «жопа», «хер моржовый» или, о ужас, «сука» еще долго смеялись. Правда эти слова редко выкрикивались, а перед тем, как выкрикнуть грубость, ведущий обязательно смотрел по сторонам, чтобы рядом не было взрослых. Мы боялись, что если взрослый услышит, то обязательно отведет грубияна домой и расскажет обо всем родителям, а те запросто могут наказать ребенка, лишив на две недели, а то и больше, улицы и друзей. Те, кому не повезло, часами стояли на балконах и с завистью смотрели на других, которые беззаботно смеялись и веселились.

Как только количество гуляющих превышало трех человек, то начинались другие игры. Активные и наполненные адреналином.
Мы носились по всему двору, играя в «Фаршму» или «Сифу», как её иногда называют иначе. Цель игры была простой. Попасть мячом в любого, в кого сможешь. Попал Отдавай ему мяч и убегай, а иначе снова станешь «Фаршмой». Если мяча не было, то в ход шли любые вещи. От ботинка, шлепка, мокрого носка, набитого песком, пустой пачки из-под сигарет – все, что угодно. Ну а если ты поймал мяч, которым в тебя кинули, то получал одну жизнь. Иногда споры о том, была ли жизнь у кого-то или не было, занимали больше времени, чем сама игра. Иногда были и драки, и обиды… Но это было круто.
Ты бежишь от преследователя, петляешь через кусты, перепрыгиваешь через лавочки, иногда оглядываясь назад. Замечаешь момент, как преследователь заносит над головой руку с мячом и в самый последний момент уходишь в сторону и, смеясь убегаешь, пока «Фаршма», чертыхаясь, бежит за укатившимся в сторону мячиком. Легкие горят, ноги гудят, но это чувство торжества убирало все плохое. Но вместе с весельем приходил и тревожный момент. Момент, когда надо было где-то найти попить.

Хорошо если у подъездов были краны для полива, а если их не было, то бросался жребий, кто пойдет домой за водой. Опасность была в том, что родители могли загнать тебя домой и больше не пустить гулять. Но каким же было чувство облегчения, когда ты бежал к друзьям, держа в руках бутылку из-под лимонада, наполненную холодной водой. Уничтожалась эта вода очень быстро, но кого это волновало

Летом, те из нас, кого не забирали на дачи или не увозили в деревню, выходили с брызгалками на улицу и устраивали войнушку, поливая друг друга холодной водой. Каждый наверняка помнит эти смятые и грязные пластиковые бутылки с пробками, пробитыми гвоздями. Ну а если у тебя был водяной пистолет, то ты был крут. С этим никто и не спорил, зато частенько просили на один кон поменяться. Особо ушлые брали за это плату в виде конфет, фишек или комиксов, которые тогда продавались в книжных магазинах города. Мы были мокрыми и счастливыми. Правда высыхали быстро, но это до момента, когда бутылки наполнялись водой снова.

Весной все ждали дождей, которые наполняли бурными реками тротуары и дорожки. Мы делали из ореховых скорлупок или из бумаги корабли и устраивали гонки, порой придумывая целые приключения, про пиратов, сокровища и опасности. Поздней весной, перед наступлением лета, с хохотом носились по лужам босиком, подставляя лица дождю, лепили из грязи бомбочки, которыми бросались друг в друга.

Осенью собирали из листьев большие кучи и с разбегу сигали в них. Иногда и с возвышений, что доводило до белого каления и родителей, и сидящих возле подъезда бабушек, которым крики детей были не особо-то и приятны. Шикарным был и момент, когда перед наступлением зимы во дворе решали заменить трубы, тогда рабочие разрывали ямы, забирали старые трубы и… все. Ямы так никто и не зарывал до наступления холодов, а дворники заполняли их прелыми листьями. Вот эти ямы нас и привлекали, потому что в ходу тогда был фильм «Смертельная битва» и все пацаны были от него без ума. Мы устраивали свои бои, швыряя соперников в ямы, наполненные листьями, и имитировали смех Шао-Кана.
— Чур, понарошку! – кричал один, делая, якобы, удар ногой с разворота.
— Я тебя заморозил!
— А вот и нет. Я блок поставил! – такие споры были не редкостью в моем детстве. Ну а если рабочие вдруг забывали у ям банки с краской, то споры сводились к тому, кто первым будет делать фаталити. Тогда банка с краской торжественно разбивалась о старые трубы, которые частенько лежали рядом с ямами, а проигравший корчился в куче листьев. Весело было.

Зимой, дождавшись снега, мы наотрез отказывались возвращаться домой, пока окончательно не промокнем. Мы лепили снеговиков, устраивали целые войны в снежки и строили крепости, попутно разбивая снеговиков малышни. Иногда устраивали соревнования на тему, кто скатает из снега самый большой шар. Как итог весь двор был завален снежными шарами, которые медленно катили похожие на муравьев дети.
С приходом сильных морозов мы заливали горку водой, а потом, на ближайшую неделю, горка становилась местом паломничества всех детей нашего двора, да и других дворов тоже. Сколько курток было протерто до дыр, сколько ботинок порвано и сколько дыр в варежках заштопали наши мамы и не счесть. Но как же было весело.

Особым шиком считалось проехаться на прямых ногах с горки и не упасть. Упавший же, тайком потирая отбитый копчик, мужественно улыбался и снова забирался на горку, чтобы через минуту повторить неудачный трюк. Кто-то летал на таких горках на санках, но его сразу же прогоняли, потому что санки царапали лед, а за ним следили лучше, чем за своей одеждой. Другое дело – картонка. Она увеличивала скорость и расстояние, на которое ты мог укатиться. В итоге снова соревновались, кто укатится с горки дальше всех. Победитель получал только уважение других. Минут на десять, не больше. До нового соревнования.

Игр было много, ибо детская фантазия была неограниченной. Когда у кого-то появилась видеокассета с фильмом «Зловещие мертвецы», то на следующий день появилась новая игра. Суть её сводилась к следующему. Мы делились на две команды – мертвецы и люди. Мертвецы прятали по двору тринадцать страниц «Некрономикона», которыми были обычные тетрадные листки с корявыми и страшными рисунками, черепами и кровью красной ручкой. Люди должны были найти эти листки, а мертвецы должны были запятнать как можно больше людей. Запятнанный становился мертвецом, что ожидаемо. Игра была в итоге быстрой, наполненной адреналином и необычайно интересной, потому что правила постоянно менялись и усложнялись, как увеличивалось и количество листов «Некрономикона», ибо каждый хотел внести лепту и создать свою собственную страницу. В это мы играли вечером, когда в сумерках мало видно, свой к тебе бежит, или мертвяк тянет хищную лапу.

Ну а поздно вечером, когда играть в догонялки уже было опасно, мы собирались небольшой кучкой тех, кому разрешали гулять допоздна, и травили страшные истории. О черной шляпе на чердаке, о смеющемся ребенке в подвале, о трех ведьмах и людоеде с железными зубами. Ох как боязно было потом идти домой, а если в подъезде вдруг свет выключали, то подъем до квартиры был молниеносным.
— Ты чего такой бледный – спрашивала меня мама, когда я вваливался в квартиру с бешеными глазами, прижимаясь спиной к спасительной двери.
— Бежал просто, — отвечал я, тактично умолчав о выключенном в подъезде свете и истории про Бледную Руку Монаха.

Когда у меня появилась такая вещь, как книга-игра «Верная шпага короля», то вечера мы стали проводить на её страницах. Книга постоянно путешествовала по рукам, её латали и подклеивали, потому что качество было не очень. А разговоры сводились к следующему:
— Ну чё, ты прошел Когда мне дашь
— Сейчас погуляю, потом домой приду и буду с лигистом драться.
— А ты ладанку нашел
— Нет.
— Ну и дурак. Тогда не пройдешь.
— Знаю. Ну во второй раз найду.
— Ладно. Завтра только не забудь. Я тоже хочу поиграть.

Потом кто-то нашел в библиотеке «Подземелья Черного замка», которую спустя сутки мы выкрали из этой самой библиотеки, и книга стала общим сокровищем. Вечерами, пока еще было относительно светло, мы рисовали карты, искали золотой апельсин и способ убить Барлада Дэрта без боя с ним, ибо старый маг был самым сильным соперником в игре.
Следом пришла книга «Повелитель безбрежной пустыни» и остальные книги серии, которые были столь же популярны и любимы нами, как и остальные. Даже Денди ушла на второй план, и мы мечтали о собственных книгах, которые можно в любой момент взять с полки и никому их не давать. Спустя годы это желание исполнилось у многих. Но те вечера, когда кто-то читает, а остальные обсуждают, куда ему пойти – направо, налево или заглянуть в тот домик, были куда круче.

Мы обменивались видеокассетами с любимыми фильмами и мультфильмами, если разрешали родители. Играли в Денди, пока не раздавался властный голос отца или мамы: — «Кинескоп посадишь! Выключай». Но даже Денди и мультфильмы не смогли занять первые места в наших увлечениях. Единственное чем мы дорожили – это возможность гулять. Играть с друзьями и плутать по дорогам Зачарованного леса на страницах книгы-игры. Много веселого было. И петарды, и «Чупа-чупс», покупаемый на общие деньги, и черный хлеб с солью, который удавалось тайком стянуть из дома. «Танчики» вместе с друзьями и робкое «Мам, а можно Витя с Саньком тоже зайдут на полчасика». Фильмы с гнусавым переводом Володарского, мощный Арнольд, убивающий Хищника, Майкл Дудикоф, Лоренцо Ламас, Марк Дакаскос, Оливье Грюнер, Сильвестр Сталлоне, Синтия Ротрок, очень часто посещавшая наши сны, мультфильмы по выходным, Марио, Бомбермэн, комиксы и книги про Черепашек-ниндзя, энциклопедии «Что есть что» и «Хочу все знать», книги-игры, догонялки, подкидной «Дурак», шашки и уголки, футбол и «горячая картошка», кассеты «Сектор Газа», первое «Ты мне нравишься. Давай дружить», сказанное понравившейся девочке, и коллекция вкладышей «Турбо», оберегаемая, как настоящее сокровище…

— Много всего было, — улыбнулся я, держа в руках старую потрепанную книгу-игру в мягкой обложке. С обложки на меня немного недоуменно смотрел Барлад Дэрт и за его спиной виднелся Черный замок. Я повернулся в сторону племяша, который с отсутствующей улыбкой тыкал пальцами в экран смартфона, и покачал головой, после чего тихо добавил: — Нет, не поймет.

И убрал книгу-игру обратно в шкаф, где уже лежала банка с кэпсами, несколько комиксов про черепашек-ниндзя и Микки Мауса, ненужные картриджи для Денди и фотография, с которой улыбался маленький я, сидящий за столом на свой день рождения. Рядом сидели мои друзья детства и мы ждали, когда моя мама разложит в тарелки картошку-пюре и даст каждому по кусочку жареной курицы. А потом мы все пойдем гулять, играть в «Фаршму» и будем рассказывать вечером страшилки. Современные дети не поймут, как это было круто.

© Гектор Шульц