Слушай, если бы я могла сказать тебе, что ты придурок, то я бы проорала это на всю улицу прямо тебе в лицо.

Она могла бы стать тебе наивернейшим соратником на этом свете, лучшим твоим другом, любящей женщиной, красавицей-спутницей, на которую все сворачивают свои тупые бошки. Она могла бы готовить тебе вкусный кофе и научилась бы делать драники или что ты там любишь. Но нет, сейчас она собирается, надевает свое модное платье, которое покупала для тебя, и идет на встречу с другим, потому что уже почти заболела от тоски, потому что дальше ждать отмашки-смски уже становится неприличным и глупым, как ждать от камня, что он запоет. Она будет слушать чужие шутки, ловить плоские комплименты, убирать руку с коленки, заказывать себе текилу, потому что по-трезвому невмоготу уже дальше разговаривать и видеть чужое лицо рядом. И в этом всем виноват ты.

А её я не могу винить. Ты ни единым словом не обмолвился о том, что она нужна тебе. Вечные намеки, туманные фразы, полуприкосновения. Встречи раз в месяц поддерживают ее болезнь, но никак не показывают того, что ты в ней нуждаешься. Ты все делаешь наполовину, кроме одного. Мудачишь ты по-полной.

И я бы выдрала тебе клок из твоей моднявой бороды, потому что мои глаза не застелены любовью и я вижу то, что ты при всех своих воспетых ею достоинствах, совсем ее не стоишь.

Карина Соловьёва/Доронина