Напугай меня, если сможешь.

Сначала было страшно, потом попустило. И нет среди вас неповторимых, нет и незаменимых, как нет и единственных. Вы разучились ими быть. Смотришь в мужские лица, слушаешь их жизненные парадигмы, и возникает стойкая неприязнь, убежденное желание быть одной, не черня отношениями свою душу. И нет, любезные, это не привередливость моя, а ваша несостоятельность. Давайте же, жгите. Самое время стращать меня живностью — кошками, собаками, шиншиллами в количестве 40+ штук. Эти безгрешные твари куда лучше вашего прокисшего табло на идеально выглаженной наволочке. И я не того боюсь.

Я боюсь завести себе тройню от того, кто окажется латентным гуру по пердежу в штаны и по оскорблениям за спиной. Вот это реально страшно — угрохать всю жизнь на то, чтоб отпрыски не были похожи на родителя и проплакать всю жизнь за вечерним мытьем горы вонючей посуды и искать себе хоть кого на стороне, лишь бы погладил да добрым словом одарил, и каяться, и мучиться, терзаясь тяжкой думой о собственной испорченности.

И страшно, если хочется из дома, лишь бы куда, но свалить. Что, думаете, вы одни такие, свободолюбивые

Или чем вы ещё собрались меня подколоть Что я не узнаю счастья любви, не реализуюсь, как женщина, буду страшной и злой от недоёба Ой, я вас умоляю, вам бы всем самоотверженную, жертвенную подавай, дымящуюся, чтобы слюни текли, чтоб только в мир впорхнувшая была. А для кого такой становиться, для того, кто делит женщин на классификации, строя из себя ебучего философа с всосавшейся вместе с пивом бадьей о феминизме, фригидности, стервозности, меркантильности, теорией о заседательницах на шее, о гусеницах, откладывающих личинки, о любительницах комфорта, требовательницах от мужчин вполне адекватных действий Вы, да вы, философня сраная, я готова вам плюнуть в ваш не обезображенный интеллектом бурдюк, который лишь отдаленно напоминает одухотворенное лицо. Что, мамки да тетки научили, как себя с этими негодными бабами вести Оно и видно.

Можно ноги вытирать, чё, их же много, не убудет. Одна не захотела, так другую осчастливлю. Тем более, что счастливить — чаще всего просто быть.

Я лучше не научусь любить вовсе, чем буду в совершенстве уметь ненавидеть. Разве это мужчины Нет, это ходячая желчная провокация, которая считает, что тухлая сарделька между ног позволяет выносить вердикты и раздавать диагнозы, и вести себя по-скотски. Если и есть такие женщины, которые были выше перечислены, то вы их и стоите, да, это ваше отражение, ребята. Это пища для вашего протухшего серого вещества, ваш кислород. Я готова вас порвать на лоскуты и пришить их к панталонам бабулек, которые должны быть идеальными по вашим требованиям.

Каждый раз осекаться, когда хочется кофе или отдохнуть на шашлыках, сходить в оперу, или поинтересоваться, в какую такую степь заведут нас наши отношения Тише, тише, тогда же покажешься сразу автоматически верхом консьюмеризма, потреблядью, пролайфером. Помалкивай да радуйся, что тебя трахают вообще и не бьют. Да, родить ребенка и самой его ставить на ноги, чтобы ни одна падла не могла вякнуть, что я это специально, что я залезла на шею, что всё только ради того, что бы выйти замуж, уйти в обеспеченную оседлость, развести потомство, что, мол, я за него уцепилась. Да, я буду работать на двух работах, чтобы не просить ни на что, чтобы не выглядеть меркантильной сукой, домохозяйкой до кончиков ушей. Да, не требовать ничего, а довольствоваться чистой любовью. Чистейшей, кристально чистой, без примесей рынка, но тогда и без вас рядом. Чистая любовь моя будет к детям.

Да пошло всё это, я лучше отвечу матом на чей-либо «привет», и жизнь будет спокойнее. И у меня, и у тех, кто навешал всем ярлыков. Самый заебок.
Я выбираю свободу от стереотипов и от народных судей. Я выбираю себя.

Карина Соловьёва Доронина