Задний двор усыпан грудой гнилых овощей. Земля совсем перестала плодоносить, и из хлипкой опутанной корневищем жижи появляются только полусгнившие мутанты.

Хель срывает очередной помидор, надкусывает немного и кидает в общую кучу, поморщившись от горького привкуса. Грета уже давно сидит на лавке позади, безнадежно свесив измазанные в земле руки.
— Мамаш, может, хватит уже
— Подожди, подожди, моя девочка, подожди..
Скоро придут мужчины, а им совсем нечего поставить на стол. Этот ебаный огород окончательно испортился. Хель переходит к полю с картошкой, остервенело откапывает, но корнеплоды даже не похожи на настоящие — деформированные скользкие куски биомассы. Некоторые из них даже омерзительно шевелятся в руках.
— Маманя, я в дом. Скоро дождь будет, — дочь уходит по тропинке в их жилище. Хель, услышав про дождь, набрасывает прорезиненный антикислотный дождевик и ползает между грядками под каплями начавшейся непогоды.
Бесполезно, все бесполезно.. Овощи всегда были плохими, но теперь даже извечная надежда, картошка, и та мутировала. Папаня ее убьет, он ее убьет..
Она вздрогнула, услышав шум за поворотом. Оттуда вынырнул, дребезжа на ухабах, их старый видавший виды пикап. Сзади, укрытые под капюшонами дождевиков, сидели с ружьями в руках Стефан и Дядюшка Кольт, на переднем сиденье Ковик и Гнида в своем извечном наморднике, за рулем сам Папаня. Он выглядит мрачным.
Пикап фыркнул пару раз клубами сизого дыма и заглох на усыпанной гравием подъездной дорожке. Подошедшая Хель заглянула в кузов. Там было пусто.
— Хай, Маманя! — воскликнул глава семейства, выпрыгивая наружу, — с днем рождения тебя, родная! Сколько тебе там исполнилось Шестьдесят
— Сорок три, — пробормотала Хельга.
— А выглядишь на все 60, — хохотнул он, — ну и что ты нам приготовила на ужин У нас, как видишь, не рыбный день.
— Я пока еще ничего не готовила.
— Ты чего, тупая сука, стол еще не накрыла — рявкнул в ярости Папаня. Она вжала голову в плечи и опустила взгляд, — мы, блядь, с рейда! Мы голодные! Где Грета
— Дома, с детьми.
— Пиздуй быстро за овощами и приготовь хоть какую-нибудь похлебку, уебище!
Он повернулся и зашагал в дом, закинув на плечо винтовку. Остальные серой усталой толпой потянулись следом. Один лишь Гнида, веселый, как всегда, скакал вокруг на четвереньках с радостным лаем. Хель нахлобучила на голову капюшон и пошла на свои грядки.
В дом она вернулась спустя два часа, шатаясь от усталости. В руках она сжимала два клубня картошки и пучок травы. На кухне ее уже дожидалась голодная орава. Домашние разочарованно разорались и принялись стучать в такт ложками по столу, пока она кипятила воду в большой эмалированной кастрюле и крошила в нее душистую траву, попутно обмывая и чистя картошку. Кто-то привычно щипал ее за задницу. Из соседней комнаты раздавался скрип кровати и редкие стоны — это Папаня развлекался с Гретой.
Когда-то этот дом был совсем другим. После войны они с Давидом (так на самом деле звали Папаню) жили сначала в бомбоубежище, а потом переселились в этот дом на холме. Радиация тогда скакала, но было вполне терпимо, если не считать катаракты на глазу у их третьего спутника, Дядюшки Кольта, армейского сослуживца Давида. А так вроде неплохо, жили не тужили. Хель тогда родила первенца Стефана, потом уже Близнецов. Бедные ребятки, их убили и съели мародеры во время одного из рейдов. Потом уже Хель родила Ковика, а после Грету. Собственно, Грета и была их последним нормальным ребенком. Скорее всего она зачала ее от Папани. После уже на свет появлялись одни мутанты — либо мертвые уродливые младенцы, либо как на подбор отвратительные говнюки (так их и называл Давид — говнюки) с тремя руками, хвостами, безглазые, с жабрами, гидроцефалы с огромной головой. Живых говнюков Папаня топил. Правда, одному он сделал исключение — покрытому волчьей шерстью Гниде, здраво рассудив, что в доме должно быть домашнее животное. Он даже сколотил для пополнения будку во дворе.
Она все-таки добилась душистого аромата, который заполнил всю кухню. Конечно, не особо сытно, но сегодня все смогут набить брюхо хотя бы этим пустым бульоном.
Папаня как раз вышел из спальни, подтягивая портки. Поссал в ведро около двери, гаркая на всю кухню своим командирским голосом:
— Грета сегодня неплохо так ебется! Сержант Ковик, вы нынче отличились с этой канистрой бензина, так что милости прошу к нашей даме сердца.
— Да, сэр, есть сэр! — воскликнул парень и ломанулся в спальню.
Папаня подошел к кастрюле и подозрительно принюхался.
— Что это
— Картофельный бульон.
— А больше ничего не было
— Все, что нашла, — ответила Хель и инстинктивно сьежилась в ожидании удара. Он понимающе усмехнулся.
— Не бойся, у тебя же праздник. Ну что, парни, поздравим Маманю с шестидесятилетием
Толпа невнятно заорала поздравления. Больше всех старались трое Гретиных ребятишек — чумазые Микаэль, Раса и Густав. Дядюшка Кольт безразлично чистил свой револьвер, сидя на чурбаке в углу. Стефан жадно смотрел в сторону спальни, откуда уже раздавались охи и вздохи Греты. Гнида поскуливал под столом. Хель смущенно улыбалась, разливая суп по мискам. Папане она даже кинула целую картошку. Он выпил бульон, подцепил вилкой корнеплод, а затем с удовольствием принялся жевать. И тут его глаза поползли на лоб.
— Штоо.. Кх.. Кха.. Буээ!
Он выплюнул на стол шевелящуюся белую массу. Среди кусочков вареного картофеля копошились в клейкой слизистой массе мелкие черви. Давид плюнул еще раз, рыгнул, после чего его вытошнило желудочной желчью на пол, которую сразу принялся слизывать Гнида.
— Что это, блядь, такое, Хельга — заорал Дядюшка Кольт, — ты чем нас кормишь, тупая сука
На шум выскочили из спальни голые Ковик с Гретой. Кто-то из детей заплакал. Папаня уже проблевался и шел к Хели со слезящимися, красными, обезображенными гневом глазами. Она вдруг подумала, что когда-то, до войны, когда они были молоды, эти глаза были цвета неба.
Мощный удар опрокинул ее на пол. После они все подскочили и принялись плясать свой любимый танец — тяжелыми ботинками по беззащитному телу. Ей было больно, но боль была какая-то глухая, словно тупые толчки извне. Больше всего боли причинил самый первый удар, от него голова зазвенела, как колокол. Хель привычно сжалась в позе эмбриона, прикрыв руками голову, а в мутном тумане мелькали разьяренные лица ее сыновей и мужа с разверстыми в гневном крике ртами. О Боже, какие у них плохие зубы, невпопад подумала она. И десны кровоточат. Наверное, у всех у них от такого рациона давно уже цинга. Надо..
Очередной пинок по голове лишил ее сознания. На час ли, на два, либо всего на несколько минут — она не знала. В общем забытьи мелькнули грезы о полузабытой жизни до войны, как они с молодым лейтенантом по имени Давид гуляли в столичном парке, и он рассказывал ей, что в современном мире ядерная война — это нонсенс, но он знает одно бомбоубежище, хе-хе. И нормальных людей, нормальные взаимоотношения, мир, где нет постоянного голода и страха.
Ее куда-то волокли за ноги. Очнулась вновь на холодном полу. В нависших над ней тенях она угадала голоса Давида и Дядюшки Кольта.
— От нее все равно никакого толку, а детей и Грету кормить надо.
— Она рожать может.
— Когда она рожала последний раз И кого Да у нее пизда протухла, как ее огород! Для этого у нас теперь есть Грета. Скоро еще Раса подрастет.
— И что ты предлагаешь
— Пока что ампутируем ногу и перевяжем, посадим на цепь в подвале. Посмотрим, как там дальше будет с провизией.
Тяжелое молчание.
— Хорошо, — наконец произнес Дядюшка Кольт.
Хель подняла голову и прошептала:
— Давид..
— Ты проснулась, моя родная — улыбнулся Давид и ласково погладил ее по голове. В его руке сверкнуло лезвие скальпеля.
Она подумала, что сейчас у него снова глаза цвета неба. Почти как прежде. #паста #lurkopub #lm