Двухтысячные

Сильнее всего за всю свою жизнь я напился в детстве. Возможно, теперь этой фразой никого не удивишь. Да и речь, пожалуй, не о детстве, а, скорее, о юности — смотря чем считать возраст девятого класса в начале двухтысячных.

У нас тогда была рок-группа на правах школьного ансамбля. Вокалист Даня Зыль хотел назвать ее «Проклятые Всевышним». Я, будучи гитаристом, предлагал имя «Пальмовый Вор». Басист Толя Черемушкин и ударник Стас Лимонов просто рубились — их мало волновало название. После долгих споров мы начали именовать себя «Гольфстрим».

Как-то весной мы всем составом купили билеты на концерт «Арии» в нашем городе. Тогда многие их слушали. Тогда это не было «слишком». Никто еще не знал, что вместо кожаных штанов музыканты «Арии» используют лосины. Сегодня они и сами этого не отрицают, как и того, что Кипелову принадлежит голос из рекламы «Свежесть жизни вместе с Mentos». Кстати, про Iron Maiden тогда у нас тоже никто не слыхивал. Так что сами понимаете, «Ария» заходила на ура.

Мы надели на запястья столько металла, что с трудом поднимали выше груди «козу». У меня была футболка с «Химерой», у Зыля — с «Машиной смерти», у Толи — с «Генератором зла», а у Стаса — с «Инквизитором из Ада».

И вот мы встретились на трамвайной остановке. Четыре школьника с огнем и мотоциклами на банданах. Подошли несколько ребят повзрослее, но тоже в майках с «Арией». Один спросил нас:

— Вы на концерт

Мы ответили:

— Да, на концерт.

Подошел трамвай, следующий до места — дворца спорта «Красный Котельщик». В масштабах нашего тогдашнего мироощущения концерт проходил не просто на большой баскетбольной площадке, а на стадионе. И вот мы четверо заходим в трамвай, а он целиком забит парнями в кожаных куртках. Кондуктор мнется в уголке. Устанавливается тишина, все смотрят на нас. Огромный бородатый мужик с посохом громко спрашивает:

— Вы на концерт
— Да, на концерт.

Кто-то протягивает нам начатую полторашку самогона.

— Бухать будете

Все мы тогда уже знали, что говорить с незнакомцами порой можно. Вопрос был в том, можно ли с ними бухать. Поразмыслив, мы все же отказались. Скоро все про нас забыли.

Мы выходим из трамвая и направляемся к дворцу спорта. Его окружает толпа под тысячу человек. Все в балахонах и косухах, девочки в рваных чулках. Полуперчатки, напульсники, тертые джинсы с торчащими из карманов цепями, ковбойские сапоги. Неподалеку привязана пара лошадей. Какой-то идиот пришел в майке с Децлом, мотивы этого поступка мне неведомы.

Зыль сказал:

— Знаете, что самое интересное

Мы не знали.

— Вот подойдем мы сейчас к этой толпе. Потом войдем в зал. И кто-нибудь обязательно спросит: «Вы на концерт» Хуле неясного, конечно, на концерт!

Мы разделили негодование и начали пробиваться ко входу.

Наконец мы попадаем внутрь. Наши места в центре боковой трибуны. К сцене, установленной внизу на площадке, никого не пускают. Вскоре появляются музыканты. Это был первый раз, когда я вживую увидел кого-то знаменитого, пусть даже издалека. До выхода группы сцена казалась такой далекой, что я думал: «Если сейчас вместо них выйдут и сыграют другие люди, пойму ли я» Но как только музыканты появились, сомнений не осталось — настоящие, чтоб их! Каким-то образом это сразу видно. Да и играют, конечно, как боги — к технике исполнения «Арии» у меня в девятом классе не было никаких претензий. И сейчас они вряд ли бы возникли, даже на фоне всех прочих вопросов.

Люди встали с последних рядов и спустились к перилам, закрыв обзор первым рядам. Первые ряды встали, а за ними — все остальные. Мы тоже встали. Мужик впереди меня снял майку и весь вечер крутил ею, лупя меня по коленям. Все скандировали: «А-ри-я! А-ри-я!..» Тогда я вспомнил, как моя мама интересовалась, не является ли аудитория группы, которую я начал слушать, какими-нибудь сектантами или вроде того…

Выступление началось с «Химеры» и других песен-боевиков. Потом «Беспечный ангел»: сотни горящих зажигалок, сильнейшее ощущение единства и братства — вот что мне нравилось больше всего. Затем снова тяжелая музыка и выход на бис — уже с пиротехникой.

Концерт всем понравился, даже несмотря на то, что «Ангельскую пыль» так и не сыграли. Мы вышли из зала, делясь впечатлениями. Толпа вокруг постепенно рассеивалась. Парня в майке с Децлом нигде не было видно.

Была теплая майская ночь. Наша ритм-секция отчалила на каком-то троллейбусе, а мы с Зылем отправились пешком до рынка «Радуга». В выходные жители нашего города там одевались, обувались и ели беляши. В 2012-м рядом с рынком откроют первые «Макдоналдс» и «Сабвей», вследствие чего возникнут очереди не в пример музейным. Но тогда мы шли к «Радуге», чтобы сесть на поздние маршрутки и разъехаться по домам. Мы шагали по улице с частными домами. На пороге одного из них стоял и курил человек. Мы не видели его лица — только огонек сигареты и силуэт. Когда мы проходили мимо, он сказал:

— Настоящие арийцы.

Мы заулыбались и прошли несколько шагов молча, а потом Зыль произнес:

— У кого-то глаз-алмаз.

Это было хорошее время.

Напился я почти год спустя. По случаю 23-го февраля была школьная дискотека. На время дискотек в нашей школе устанавливался тотальный контроль. На вахту становился физрук, реже — учитель ОБЖ. Завучи искали и находили заначки с алкоголем в бачках женского туалета. Учителя регулярно совершали обходы по всем четырем этажам, чтобы убедиться, что мальчишки из 14-й школы не влезли в окна по водосточным трубам снова. Классная руководительница время от времени инспектировала нас, заставляя на себя дышать. Однажды мне удалось дохнуть так, что она сказала: «Хорошо, следующий», хотя незадолго до этого я выпил две банки «Отвертки».

Как нетрудно догадаться, основное веселье начиналось после дискотеки. Мы уходили из школы маленькими группами, а затем собирались всей гурьбой у кого-нибудь, в чьем доме в ту ночь не было родителей. Казалось, если бы наши гулянки сняла голливудская киностудия, то вышел бы отличный фильм, вроде молодежных комедий, что мы тогда смотрели, не морщась. С другой стороны, если бы нас снял телеканал НТВ, то, скорее всего, получилась бы леденящая кровь передача о детском алкоголизме с музыкой от авторов «Криминальной России». Мы пили пиво и дрянные химические коктейли из пластиковых бутылок. Мы уничтожали запасы домашнего вина, если находились в частном доме. Мы пили водку и самогон, предпочитая запивать, а не закусывать — порой зря.

Глубокой февральской ночью после такой гулянки я провожал домой Надю — девушку, которая мне нравилась. Она была в меру круглолица, обладала пышными русыми волосами и широкими бедрами. Говорят, сейчас она торгует сладостями, и это неудивительно. По соседству с Надей жил наш барабанщик Стас, так что провожали мы ее чаще всего вместе. В тот вечер Стас бросал курить, поэтому на прощание отдал мне начатую пачку «Русского стиля».

— Спасибо, — сказал я.

Он ответил:

— На здоровье.

Стас ушел домой, а мы с Надей пошли дальше. До ее дома оставалось не более пятидесяти метров. Оставшись со мной наедине, она сказала:

— Недавно Миша спросил, можно ли меня поцеловать.
— Да ну
— Да.
— И что
— Как вообще можно такое спрашивать
— Не знаю. Так чем все кончилось
— А ты сам как думаешь, чем
— Черт, да откуда я знаю Ты что, не можешь просто сказать
— Знаешь что… все, неважно. Я просто хотела сказать, что не понимаю, как можно вообще о таком спрашивать.
— Почему ты об этом вспомнила
— Ну, знаешь, жизнь — сложная штука…
— Это твой дом
— Да.
— Спокойной ночи. Не спались предкам.
— Пока.

И вот я иду из одного конца ночной улицы Свободы в другой, вокруг ни души. Курю «Русский стиль», грущу, мерзну. Формируюсь как личность. Прохожу мимо двора нашей классной руководительницы и замечаю там на лавочке своего доброго товарища Вениамина, которого позже, уже в институте, окрестят Финном из-за его литовских корней. У Вени были самые широкие плечи в параллели, а выходя гулять с магнитофоном, он всегда клал в карман жилетки кирпич. А вот с ним Лера — улыбчивая девочка небольшого роста с геометрически круглыми скулами и восточным разрезом глаз. Однажды мы несколькими классами ездили на базу отдыха, и Лера ушла гулять в лес с Антоном из параллели. Там ему в яичко впился клещ, а потом об этом написали в школьной стенгазете.

Вижу, что у Финна с Лерой есть малость початая чикушка водки и остатки лимонада «Колокольчик». Веня с зачехленной гитарой. Я тоже. Кажется, в тот период мы без них вообще не выходили из дому.

Подсаживаюсь к ним и тут же выпиваю залпом всю водку. Запиваю «Колокольчиком». До сих пор не могу объяснить себе этот поступок. То есть, почему я это сделал, может быть, и ясно: грусть-тоска, юношеский максимализм и тому подобное. Однако до сих пор остается загадкой, как в том нежном возрасте мне это удалось физически. Лера все поняла и ушла домой — она жила в соседнем подъезде. Финн был почти в таком же состоянии, в котором уже через минуту оказался я. Мы замерзали на лавочке в полвторого ночи, не могли с нее встать и орали на весь двор классной руководительницы дурными голосами:

— Серега, пошли домой!
— Не могу, Веня. Кажется, я умираю! Ой, умираю…
— Ты не умираешь, ты просто бухой!
— Ну да бухой… Знаешь, почему Потому что жизнь — сложная штука! Слышите, мать вашу! Сложная!..

И тут же блюю на тротуар.

— Нет, — говорю, закончив. — Домой мы уже не дойдем. Предлагаю спать в подъезде у классной.

Чтоб мне провалиться, если я тогда шутил. В тот момент я действительно был на это готов — коснуться дна, еще даже не получив аттестат о среднем образовании.

— Безумие, — заключает Веня. — Мы идем домой!

Он поднимается с лавочки. Поднимает меня, вешает мне гитару на спину. Обнявшись, мы начинаем движение через газон, с трудом перешагиваем через заграждения из покрашенных автомобильных покрышек. В окнах классной загорается свет. Или не в ее.. В любом случае, милицию кто-нибудь уже вызвал. Сохраняя непредсказуемую траекторию движения, мы идем проторенной тропой сквозь дворы, сквозь усталое постсоветское пространство. Постепенно идти становится легче.

Наконец мы достигаем ржавой решетки на улице Прохладной — места, где наши пути всегда расходятся. Сейчас Веня отправится прямо, в частный сектор, где вечно лают собаки, а летом пахнет абрикосом и шашлыком. Я же пройду сквозь вырванную с петлями дверь в ржавой решетке и через три минуты окажусь возле пятиэтажки, где родился и вырос. Там меня ждет мама — она никогда не засыпает, если я гуляю. А если и засыпает, то просыпается от малейшего шороха, даже когда я прокрадываюсь в квартиру бесшумно, как пьяный в усмерть ниндзя. Зная, что мама сейчас проснется и выйдет ко мне, я поскорее разуваюсь и бегу в свою комнату. Нужно раздеться и лечь спать, прежде чем она меня увидит в таком состоянии. Снимаю штаны, и что-то выпадает у меня из кармана. Это пачка «Русского стиля». За дверью уже слышны мамины шаги. Пинаю сигареты в дальний угол комнаты, в то же мгновение открывается дверь.

— Ясно, — говорит моя мама, посмотрев на меня лишь секунду. — Завтра поговорим.

Кстати, я давно уже не курю. Наверное, потому, что никто не запрещает.

Моя мама обладает феноменальными дедуктивными способностями. Ей достаточно просто посмотреть на меня, чтобы определить, насколько я пьян по шкале от одного до десяти, с кем я пил, кого провожал домой, целовался ли. Быть может, оттого я и взял дурную привычку ничего ей не рассказывать про свою жизнь.

Однажды, много позже, пока мама была в ночной смене в охране завода «Хендай», я привел домой красивую девушку. Мы занялись безжалостным сексом, потом поели арбуза и снова занялись сексом, на этот раз незащищенным. На рассвете я посадил ее в такси, вернулся домой и стал дожидаться маму. Мама вернулась, и мы сели завтракать.

— У тебя хороший аппетит, — сказала она.
— Угу.
— Наверное, много белка потерял за ночь
— Наверное.
— Наверное, только арбуз тут ел с блондинкой своей… (пауза) крашеной.
— Точно, мама. Что-то аппетит пропал, я пойду.

Выхожу на балкон. Набирает силу южное лето. Мягко шумят клены.

Господи, думаю я, что же ты намерен из меня вырастить

2014 © Из сборника Посейдень Иннера